Когда Грон принимал этот план, он долго думал. Ведь получалось, что он, как бы, прикрывается собственным сыном, заставляя его играть отвлекающую роль? И как он будет жить дальше, если Черный барон сумеет добраться до его сына? Но другого выхода не было. Убийство Линдэ показало, что времени совершенно нет. Ни на что. И его единственный шанс – это ударить в самый центр, в ключевую фигуру, в главное звено, лишив всю затевающуюся комбинацию главной приводной силы. Причем в условиях, когда время, ресурсы, соотношение сил, баланс возможностей – все работает на противника. В таких условиях шанс у него будет только в том случае, если он сумеет достигнуть абсолютной внезапности. А это означало, что ему придется подвергнуть опасности всех, кого он любил. Не только сына, но и…

Короче, вместе с Югором и… тем человеком, который будет играть роль Грона, должна была отправиться и Эмальза. Потому что ее присутствие будет одним из самых ярких маркеров того, что Грон тоже здесь. Ибо всем было известно, что шейкарки всегда следуют за ним. Куда бы он ни ехал. Так что если Эмальзы рядом с Югором и двойником Грона не будет – все усилия убедить агентуру Черного барона в том, что он едет с сыном, будут бессмысленны. Он этому не поверит.

– А вот еще на прошлый цветень Микшо Дровосек себе палец на левой руке отрубил. Ой и кровищи было-о… И то сказать, Микшо-то, хоть и дровосек, а я тебе, городской, так скажу… – воодушевлённо продолжал крестьянин.

Разговор с Эмальзой Грон оттягивал до последнего. Уже был подобран двойник, который должен был изображать принца-регента Агбера во время всего запланированного путешествия, разработана легенда и подготовлен маршрут, по которому сам Грон должен был выдвинуться из Агбер-порта к Запретной пуще, проверен и заряжен бароном Экартом амулет – практически все было готово. Но Грон все тянул с разговором, потому что даже не представлял, как убедить шейкарку в том, что она не просто не должна следовать за ним, но ей вообще необходимо отправиться в противоположную от него сторону.

Проникновение во дворец убийцы, сумевшего лишить жизни ее сестру, произвело на Эмальзу очень глубокое впечатление. И она вбила себе в голову, что теперь одна отвечает за жизнь Грона. Потому все это время она неслышной тенью следовала за ним, куда бы он ни шел – в допросную, на совет к графу Эгериту, на конюшни, в Гравэ, в покои сына. То есть, если раньше все-таки были во дворце или, там, в Гравэ какие-то места, куда шейкарки позволяли себе отпустить Грона одного, будучи уверенными, что там он находится в безопасности, то теперь для Эмальзы таких мест не было. Совсем. Более того, если раньше они, все трое, частенько делили постель, теперь, после гибели Линдэ, Эмальза все равно устраивалась спать в его спальне, но теперь в стороне от Грона, в кресле, у окна. А когда Грон, выждав неделю, очень осторожно поинтересовался, чем это вызвано, то получил твердый ответ:

– Тебе угрожает опасность, Грон. Если уж они смогли подловить сестру… – тут Эмальза на мгновение запнулась, а затем твердо закончила: – Я осталась одна, Грон. И меня больше некому подстраховать, если я ошибусь. Ты же действуешь на меня слишком расслабляюще. А мне нельзя расслабляться.

Так что Грон тянул, даже не представляя, как начать разговор. Но больше тянуть было нельзя…

– Эмальза… – обратился он к девушке, которая, едва они вошли в спальню, тут же заняла свое кресло поблизости от окна и передвинула поудобнее перевязь с метательными ножами.

– Да, Грон, – тихо отозвалась та.

– Эмальза, у меня есть к тебе одна большая просьба… – с некоторой робостью начал Грон. Девушка оторвала взгляд от окна, повернулась к нему и уставилась на него долгим взглядом. Грон замолчал, не в силах продолжить. Шейкарка еще несколько мгновений смотрела на него, а потом тихо спросила:

– А ты пойдешь исполнять свое обещание?

Грон досадливо поморщился. Ну а чего было ожидать-то? В конце концов, все время подготовки она была его молчаливой тенью. И как он не старался понижать голос и общаться с Шуршаном, Гарузом и остальными задействованными в подготовке, с помощью знаков и записей, должна была что-то услышать. А в уме и аналитических способностях шейкарок он никогда и не сомневался, как и в их предельно развитой интуиции. Поэтому он просто ответил:

– Да.

Эмальза кивнула, а потом, встав со стула, начала спокойно раздеваться. Впервые с того момента, как погибла Линдэ. Грон замер, не совсем понимая, как на это отреагировать. Но Эмальза ему все объяснила. Сразу, как только разделась и шагнула к нему.

– Мы с сестрой дали друг другу клятву на мече, что никогда тебя не оставим и всегда будем тебя охранять и защищать. И я не могу сделать того, что ты хочешь от меня попросить. Потому что иначе я предам память моей Линдэ, – ее голос на мгновение дрогнул, но она почти сразу продолжила: – За исключением одного-единственного случая… – Эмальза сделала еще шаг и привычным, но уже почти забытым ими обоими движением распустила завязки на его брюках. – Ты должен сделать мне ребенка, Грон. И тогда я увезу твоего… твоих сыновей к моему отцу. И никому не позволю причинить им хоть какой-то вред.

Грон несколько мгновений молча стоял, глядя в глаза шейкарке, в которых плескалась не любовь, нет, а боль, отчаяние, ярость, злость, но и решимость, и даже глубоко затаенная надежда. А затем поднял руки и, притянув Эмальзу к себе, стиснул ее в своих объятиях и тихо прошептал слова, которые когда-то давно услышал от Мельсиль:

– Да не прервется нить…

– Эй, городской, эвон, гля – вона там Тушкин хутор и будет. Ежели здеся слезешь, так можно через поле и рощу напрямки пройти. А то хочешь, как и уговаривались, я тебя до поворота довезу.