– Из какой, ты говоришь, газеты? У меня последнее время память ржавеет. Ах, да, «Вчера, сегодня завтра».. Никогда о ней не слышал, но смею сказать, это не важно и я верю, что такая есть, если она раскошеливается на такой роскошный коньяк.

Лицо Буробина, ярко-розовое с вислыми белыми усами выражало наибольшее удовлетворение самим собой и всей этой жизнью, какое Барскому когда-либо приходилось видеть. Он поспешил перейти к делу.

– Наша газета поручила мне…

– Погоди, давай-ка я сейчас сам расставлю все по полочкам. Прокуратура дала тебе номер моего телефона и, как я понимаю, ты хочешь накропать заметки о самых видных российских следователях. Вполне естественно, ты захотел включить меня в свою серию. Итак, перейдем к главному. Я не из тех, кто страдает излишней скромностью, так же как и не из тех, кто делает что-то задаром. Словом, я «тот человек, который стоит денег» и все такое. Так сколько платит ваша газета за интервью?

– Боюсь, что это зависит от того, что мой издатель думает о статье, господин подполковник.

Барский улыбнулся и вытянул три стодолларовые бумажки.

– Конечно, это предварительное интервью, и мне надо показать ему кое-что написанное, прежде чем он назовет определенную сумму. В то же время я собираюсь предложить вам триста долларов как знак нашего к вам доверия, просто как задаток.

– Благодарю.

Буробин взял деньги и расплылся до ушей.

– Триста? Недурно для начала, даже очень недурно. Больше семи лимонов по нынешнему курсу. Конечно же, наши участковые в хорошие дни на одних обходах пивных зарабатывает тысчонку, но, тем не менее, это очень даже кстати.

Засунув деньги в карман, он собрался и подправил яркой расцветки галстук.

– А теперь, господин корреспондент, я полностью в вашем распоряжении. Давайте поедим и начнем байку. Сами понимаете, я с удовольствием расскажу вам о себе, а у меня есть что порассказать. После весьма успешной карьеры настало время записать это черным по белому.

Он тяжелыми шагами направился к обеденному залу, но вдруг, нахмурившись, остановился.

– Кстати, кого вы еще включили в эти свои статьи? Надеюсь, не Гаврилина и не Федорова из Чертаново?

– Нет, ни одного из них.

Барский отметил оттенок озлобленности и горечи в голосе Буробина, что подсказало ему о мелкой зависти и соперничестве между ними в прошлом.

– Так уж вышло, что вы – единственный москвич, которого я включил в свою серию. Мой издатель чувствует, что ваша история будет настолько захватывающей, что сделает другие ненужными.

– И он абсолютно прав. Отдадим должное тому, кому это и положено. – Лицо его вновь просияло. – Ну, заказываем? – Он уселся и подобрал пухлое меню. – Не хочу хвастаться, но будьте уверены, я знаю толк в еде.

Глаза его жадно скользнули по карте, затем он повернулся к официанту.

– Ну, так что у вас сегодня хорошенького?

– Все, господина. Как всегда, господина. – Официант-японец с постной физиономией, глядя на них сверху, чуть морщился, словно сосал лимон и это ему жутко не нравилось. – Есть суши, есть тапияка, мраморное мясо.

– Рад это слышать. Мой друг приехал сюда из Америки и привык ко всему самому лучшему. Так что ты уж постарайся.

Пока Буробин делал свой заказ, Барский заметил, что выбирал он это серьезно, учитывая цену. Он, очевидно, решил до отвала нажраться за чужой счет и печально покачал головой, когда Барский заказал обычную телятину.

– Послушай, старик, ты что? Боюсь, ты что-то перепутал. С этим не пьют красное вино, а я не могу сидеть в японском ресторане и не пить сакэ со своим мраморным мясом. Боюсь, нам придется примириться на коньяке. Принесика нам, куросиво, или как там тебя?

– Меня? – удивился официант. – Ямаду.

– Вот-вот, Ямаду-сан, приволоки-ка нам пузырёчек «Гастон дю Лагранжа» 1985 года и смотри, чтобы его правильно согрели. Хороший коньяк не должен быть слишком холодным, не так ли? Он должен быть согрет теплом ладоней и дыханием пьющего не так ли, а? Ха-ха

Он откинулся в своем кресле в предвкушении хорошей трапезы.

– Забавно, что вы выбрали это место, господин Барский. Я как-то раз взял за жабры одного молодчика именно в этом кабачке. Мы арестовали его за вон тем угловым столом, как сейчас помню. Да, это был Карапет Агаронов – один из лучших финансовых аферистов, хотя никто бы этого не подумал. Маленький щеночек, ростом в метр с кепкой или чуть больше. Начал практически с ничего, комиссарил по белокаменной.

– Комиссарил? – Барский из чисто профессионального любопытства поднял брови.

– Да, это так, заурядный трюк известный еще с довоенных времен. Для этого нужно два человека, один ничем не примечательный, можно женщина, другой – импозантный и в костюме милиционера. В семь утра, когда рабочий люд только-только выползает на работу, вешается на дверях ближайшего от трамвайной остановки универмага табличка «В универмаг привезли ковры, запись в 5-й кассе». Рядом со входом ставится столик с ручной кассой, садится кассирша, встает милиционер. Возле них моментально выстраивается очередь – кому же неохота по госцене оторвать вполне приличный ковер. Еще уточняют чей ковер, отвечают: хорасанский. Вот расценки висят – метр на метр – одна цена, два на три – другая. Люди, увидав такое дело, мигом записываются, пишут номерки на руке и бегом домой за деньгами. Касса работает, чеки пробиваются, милиционер порядок соблюдает. Ровно в без четверти восемь торги прекращаются и милиционер с кассиршей берут столик и оттаскивают его вместе с кассой во двор универмага к черному ходу. Очередь перемещается ко входу, а кассирша на заднем дворе скидывает халатик и мигом превращается в одну из тысяч прохожих. Милиционер, сняв фуражку и накинув болонью, тоже растворяется в толпе. Ровно в восемь универмаг открывается и его сотрудники с изумлением взирают на толпу людей, которые мечутся по торговому залу с чековыми корешками в руках.