– Ты спи-спи, у меня сегодня товар контрабандный, так что ночью по чертовым путям пойдем.

Сердце ёкнуло.

Стряхнув пчелку, села и осторожно спросила:

– Чего?

Обернувшись, мужик улыбнулся во весь щербатый рот и кивнул – да, мол, все так и есть.

– Ем… Ем… Емелюшка, – испугалась я, – а что за товар-то?

– Рыбешка всякая мелкая, там, у печи бултыхается, черти заказали.

Черти… рыбки… Рыбки и черти… Рыбки!

– Емеля, какие рыбки?! – уже подозревая худшее, заорала я.

– Знамо дело – золотые, – беззаботно ответил рыбак. – Мелкие, жрать с них нечего. То ли дело щуку бы волшебную поймать…

Хватаю ртом воздух!

Это же редкие золотые исполняющие желания рыбки! Да они у нас в Золотую книгу занесены! А я и вовсе ведьма-хранительница, специализация у Керимской школы такая, мы за волшебных созданий готовы грудью встать до последнего вздоха, мы…

– Емельян Иваныч, – мило улыбнулась обернувшемуся рыбаку, – мне бы к речке, родненький.

– По нужде? – решил уточнить тот.

– Еще как по нужде, – со вздохом согласилась я, надеясь, что не прожгу дырки ненависти в его широкой спине.

Это надо же! Рыбок! Золотых! Чертям! Ненавижу чертей!

Речка на нашем пути появилась спустя часа два – судоходная, полноводная Калина, на которой, по слухам, душегубы-разбойники промышляют. Емельян по моей просьбе съехал к самому пологому берегу, чуть ли не до воды, чтобы печка меня от дороги закрывала. Я, кряхтя, спустилась, тело занемело в дороге, и попросила возницу отойти, не мешать. Добродушный Емельян Иваныч, напевая что-то веселое про «Разойдись, душа, разбегись, топор, да лети ворога головушка», ушел к дороге, и там его широкий бас растекся по равнине, я же…

Я же юркнула к печи, отворила заслонку и заскрежетала зубами – рыбок было не менее двух десятков! Спеленатые так, чтобы ротики не шевелились, перепуганные, в одной тесной бочке! Да и про то, что там рыбки, я догадалась только по едва заметному сиянию самой бочки… Гады! Гады, как есть гады! Уроды просто. А к бочке еще и сургучом послание прикручено. Сорвала, прочитала: «Уважаемому генералу Таганрайну для лучшей ухи в честь дня рождения». Золотых рыбок – и на уху?!

Ну все, после такого ведьма стала злая!

Вообще, колдую я плохо и магия дается мне ох как не просто, но не надо было злить ведьму!

Потянулась к бочке мысленно, подняла всю воду махом, словно зачерпнула невидимым ковшом, поднесла к реке, а затем руками, потому что тут магией никак, торопливо поснимала тонкую паутинку медной проволоки с несчастных рыбок. Они даже говорить не могли! У некоторых кровь по губам текла! Ненавижу чертей!

С рыбками я разобралась быстро, после отпустила всех в воду, махнув рукой, чтобы уплывали, а то было видно – сказать что-то хотят. Но освобождение сказочных созданий – это только первый этап, еще следовало следы диверсии скрыть. Присела на бережку, присмотрелась к воде – у самой кромки виднелись полудохлые головастики, которым точно не светило стать лягушками. Их я и использовала – протянула руку, и ровно двадцать три гибнущих создания стали стремительно увеличиваться, чтобы плюхнуться в мой призрачный ковш уже золотыми рыбками. Но вот потом, когда я пеленала созданных мной рыбок в медную проволоку, жалко их стало… И в мое заклинание вплелся еще один маленький нюанс… Скромный, но действенный.

– Эй, – прозвучал от дороги голос Емели, – долго ты там?

– Да все уже почти, – возвращая печати прежний вид и прикрепляя ее к бочке, ответила я. – Сейчас.

А потом, едва вымыла руки и стерла сажу с одежды, забралась на печку, укрылась и принялась дрожать – слабый с меня маг, очень слабый, потому и в ведьмы пошла…

Так до самого вечера и протряслась под одеялом, практически не реагируя на слова Емели, который стал рассказывать о рыбалке, налимах запредельной величины, сетях, крючках…

Наступил закат, и Емеля свернул в лесную чащу, печка пыхтела и подпрыгивала на ухабах, по лицу начали бить ветки, я и накрылась одеялом с головой.

Потом Емельян спрыгнул с печи и, чертыхаясь, пошел искать путь. Заинтересовавшись, я села, потерла лицо, огляделась – атас! Глухомань такая, что на земле не трава – мох! Кругом темень, совы ухают, ни дорог, ни тропинок, где-то рядом ревет медведь. Причем где-то совсем рядом, и обиженно так ревет, и все ближе, и…

– Емель, а Емель, – зарычал бурый хозяин лесов, выйдя на свет от печи, – а посылочку прихвати, а?

– Здорово, Михаил Топтыгинович, – ответил возница, находясь в позе чуть ли не принюхивающегося к земле пса. – Куда и чего завезти-то?

Я в этот миг потрясенно рассматривала медведя в лаптях, шароварах и… латах железных.

– В университет, Арсану Степанычу, другу моему давнему.

– Завезу, – пообещал Емельян Иваныч. – В печь кидай.

– Угу, – сказал мишка, повернулся и исчез.

Вернулся спустя минуту, держа на плече дергающуюся, отчаянно сопротивляющуюся и вопящую девушку в лаптях, сарафане да с косой до пояса.