Шрифт:
– Нет, в Лондоне, – ответила она. – Я поеду поездом, он останавливается в Тонтоне меньше, чем через час.
То был худший из возможных вариантов развития событий. До Тонтона всей езды – несколько минут. Артур задумался, что же теперь делать, и пока думал, с ужасом услышал собственный голос, говорящий:
– О, я могу подбросить вас до Лондона. Разрешите мне подвезти вас до Лондона…
Растяпа и придурок. Ну надо же ляпнуть такое дурацкое словцо – «разрешите»! Он ведет себя как двенадцатилетний мальчишка.
– Вы едете в Лондон? – спросила она.
– Вообще-то я сегодня не собирался, – ответил Артур, – но…
Растяпа и придурок.
– Вы очень добры, – сказала она, – но не нужно беспокоиться. Мне хочется поехать поездом.
И тут она исчезла. Вернее, исчезло то, что вливало в нее жизнь. Она холодно отвернулась к окну и принялась тихо напевать.
Артур не верил своим глазам.
Он проговорил с ней тридцать секунд – и уже упустил.
«Взрослые люди, – говорил он себе, совершенно не считаясь с данными истории о поведении взрослых людей от начала времен, – взрослые люди так себя не ведут».
На дорожном указателе стояло: «Тонтон – 5 миль».
Артур так крепко вцепился в руль, что машина завихляла на дороге. Надо было хоть как-нибудь привлечь ее внимание.
– Фенни, – вымолвил он.
Она резко обернулась:
– Вы так и не сказали, откуда…
– Послушайте! – взмолился Артур. – Я вам все расскажу, хотя это довольно странная история.
Она продолжала на него смотреть, но молчала.
– Послушайте…
– Это вы уже сказали.
– Действительно? Ах да, конечно. Я должен с вами поговорить, я должен вам рассказать… История, которую я должен вам рассказать, которая…
И Артур окончательно потерял голову. На язык так и просились строки: «Такая повесть, что малейший звук / Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, / Разъял твои заплетшиеся кудри / И каждый волос водрузил стоймя, / Как иглы на взъяренном дикобразе» [5] , – но он сомневался, что сможет такое выговорить, да и ассоциация с ежом ему не нравилась.
– … которая не уложится в пять миль, – наконец произнес он – как ему показалось, абсолютно неубедительным тоном.
5
Цитата из монолога Призрака из трагедии Шекспира «Гамлет» (перевод М. Лозинского). – Примеч. пер.
– Ну и…
– Просто вообразите на минуточку… – выпалив это самое «просто вообразите», он понял, что не знает, что скажет дальше, оставалось только устроиться поудобнее и слушать собственный голос, – … вообразите на минуточку, что по странным и удивительным причинам вы мне очень нужны и, хотя вы этого и не знаете, я вам тоже очень нужен, но мы не поймем друг друга, потому что в нашем распоряжении всего пять миль, а я такой кретин, что не могу сказать что-то очень важное человеку, с которым я только познакомился, и в то же время уследить, чтобы не врезаться в какой-нибудь грузовик, и что вы… – он беспомощно замолчал и посмотрел на нее, – … что вы мне посоветуете?
– Следите за дорогой! – взвизгнула она.
– Вошь астероидная!
Артур едва не врезался в сто итальянских стиральных машин, которые путешествовали в кузове грузовика из Германии.
– Я вам посоветую, – сказала она с тихим вздохом облегчения, – до отхода поезда угостить меня стаканчиком сока.
Глава 12
По никому не ведомой причине в станционных буфетах всегда какая-то особая, необычайно мрачная атмосфера, какая-то особая, неповторимо унылая грязь. Пирожки со свининой имеют там какой-то особый, неповторимо блеклый цвет.
Но есть вещь, которая еще хуже пирожков со свининой. Это сандвичи.
В Англии устойчиво держится мнение, что делать сандвич аппетитным, привлекающим взор, таким, чтобы его было приятно есть, постыдно и так делают лишь иностранцы.
«Да будут они засохшими, – предписывает инструкция, хранящаяся в коллективной памяти народа, – да будут они как резина. Если надо, чтобы они были свежими, раз в неделю протирайте их тряпочкой».
Именно посещением закусочных по субботам и поглощением там бутербродов британцы стремятся искупить свои национальные грехи. Что это за грехи такие, они не знают, да и не желают знать. Грехи – тема скользкая и лучше в нее не лезть. Но каковы бы ни были эти грехи, они с лихвой искупаются бутербродами, которые многогрешная нация через силу заставляет себя съедать.
Если же существует что-нибудь еще хуже бутербродов, так это сосиски. Безрадостного вида трубочки, набитые хрящами, плавающие в море чего-то горячего и унылого и украшенные пластмассовой палочкой в форме колпака шеф-повара: очевидно, это и есть памятник какому-то шеф-повару, который ненавидел человечество, а умер в нищете и одиночестве на черной лестнице в Степни. В последний путь покойного проводили только его кошки.
Сосиски предназначены для людей, которые знают, в чем состоят их грехи, и желают искупить что-то особенное.