— Так, — продолжал детектив. — В первой строке написано: ОЕТАН. Противоположностью О является С. Е становится Т, Т дает нам Е, а Н становится А. Ватсон, первое слово — стена.

Мой взгляд упал на обшитую деревянными панелями стену, а Холмс лихорадочно работал над оставшимися двумя строками. Наконец он торжествующе посмотрел на меня:

— Стена… шестая… розетка.

И действительно, панели были украшены рядом розеток. Я поспешно подошел к стене. Отсчитав слева, я повертел шестую розетку, но ничего не произошло.

— Попробуйте с другой стороны, — предложил Холмс.

Дрожа от азарта, я принялся отсчитывать снова. Резное украшение под моими пальцами повернулось на сорок пять градусов. Раздался щелчок — и секция обшивки бесшумно распахнулась. Более сильного волнения я не испытывал никогда. Я сунул руку в отверстие и извлек маленькую шкатулку. Сама по себе она была произведением искусства. Подавив естественное желание, я подошел к столу и поставил шкатулку перед Холмсом.

— В конце концов это ваша находка, — пробормотал я.

Холмс явно наслаждался, наблюдая за мной.

— После вас, старина. — Королевским движением он придвинул шкатулку ко мне.

Непослушными пальцами я сдвинул изящные защелки и поднял крышку.

Бриллиант покоился на черном атласе. Казалось, этот невероятно твердый камень впитал в себя весь свет комнаты и возвратил его, многократно усилив. Он слепил глаза, излучая чистый, но пульсирующий белый свет, словно северное сияние, горящее в черноте безграничного пространства. Это сияющее чудо из кристаллизовавшегося углерода, заключенное в совершенную форму, не требовало подтверждения подлинности. Ни один мастер не смог бы воссоздать это удивительное творение природы. Я лишился дара речи, но ненадолго.

— Холмс, я понимаю теперь, почему люди теряют голову из-за подобных сокровищ. Будь я проклят, если посмею осудить их!

— Холоден на ощупь, горит огнем, который не обжигает, но полон ослепительного сияния, способного иссушить душу…

Не знаю, размышлял Холмс или цитировал.

— Да, Ватсон, — продолжал он. — Это нечто.

С видимым усилием Холмс вернулся к своему обычному скептицизму и его длинные, гибкие пальцы извлекли бриллиант из шкатулки. Он подал камень мне.

— Ваш носовой платок защитит эту красоту. Когда я осторожно завернул бриллиант в льняную ткань и опустил его в нагрудный карман, мой друг захлопнул шкатулку и поставил се в тайник. Закрыв панель, он долго смотрел на меня затуманенными глазами.

— Знаете, в течение всего нашего долгого общения я придерживался прагматических взглядов. Но сейчас мне хочется верить, что у этого волшебного и совершенно уникального творения природы собственный путь, своя судьба. Разве не может быть так, что этот древний, неподвластный времени предмет, видевший крушение империи и исчезновение поколений, просто переходит из рук в руки, следуя однажды предначертанной дорогой к неведомой цели.

Я никогда не слышал, чтобы Холмс говорил в такой манере.

Наше путешествие домой проходило в молчании; каждый из нас был погружен в свои мысли.

До прибытия нашего клиента оставались считанные часы: поезд из Берлина приходил вечером. Вернувшись из Сент-Обри, Холмс не снял по обыкновению свой костюм, а вместо этого достал из ящика стола свое любимое оружие — маленький револьвер, казавшийся мне не опаснее детской хлопушки. Встревоженный этой мерой предосторожности, я тоже захватил свой револьвер. На языке у меня вертелось множество вопросов, но я сдержался, чтобы не отвлекать Холмса от размышлений. Мой друг напряженно застыл возле окна, уставившись на улицу невидящими глазами. В комнатах стояла необычная тишина. Наконец, собравшись с мыслями, я решился обратиться к Холмсу:

— Послушайте, друг мой, я не прерываю цепь ваших размышлений?

— Нет, — ответил он, не оборачиваясь. — Я размышляю о том, что бриллиант в вашем кармане напоминает мне историю Дориана Грея. Если вы помните, герой Уайльда был неподвластен ходу времени. Подобно ему, бриллиант «Пиготт» сиял вечным пламенем все эти годы.

— Вы хотите сказать, что камень получал энергию, калеча судьбы своих владельцев? — откликнулся я, захваченный идеей сопоставить историю «Пиготта» со страшной сказкой о вечной юности.

— Наша изнурительная охота за статуэткой, — задумчиво проговорил Холмс, — подходит к концу. Неизвестных элементов осталось слишком мало. И все же есть в этой истории некая недосказанность. Недаром мне вспоминается Уайльд.

Я бросил на Холмса вопросительный взгляд и не заметил в его глазах и тени насмешки.

— Как только вы выяснили, что Золотая Птица несла бриллиантовые яйца, — осторожно начал я, — мотивы стали ясны. Базил Селкирк разбирался в истории бриллиантов и, получив от вас ключ к решению, понял, что «Пиготт» все еще существует. Он, естественно, извлек камень и был готов расстаться с Золотой Птицей, чтобы удалиться со сцены.