Я сообщил ей, что обожаю игру «йо-йо», лучше всех в мире кручу эти диски на веревочке. Еще я бегло разговариваю на суахили, а в свободное время подрабатываю двойником Элвиса Пресли. Ясно было, что мы больше никогда не увидимся, и я позволил себе немного подурачиться. Только успел ей сказать, как называется на суахили мошонка, как прозвучал звонок. Меня уже ждала вторая.

Анджела.

Ей тридцать лет, детей нет. Она постоянно смотрела куда-то вбок, поверх моего левого плеча. Это здорово отвлекало от беседы. Еще и взгляд слегка испуганный. Закралась мыслишка, что за моей спиной стоит психопат с топором или взбесившийся снежный человек и в любую секунду может на меня наброситься.

Анджеле я сказал, что работаю гастрольным менеджером у культовых фолк-попс, да-да, у самих «Вюрцелов». Однажды мне удалось очень смачно поцеловать бузотерку Шинед О’Коннор. Я умею свистеть глазницами… К счастью, зажужжал звонок, иначе меня непременно попросили бы свистнуть таким манером.

Третьей была Брайс.

Американка. Живет в Англии. Работает в японской компании «Нинтендо», где делают компьютерные игры. Она и сама похожа на персонаж какой-то игры. Яркая, резкая, непредсказуемая и очень громкая. Но в отличие от игр, которыми Брайс торгует, ее нельзя выключить.

— Ант и Дек, тащусь от этих телеведущих! — крикнула она. — Такие прикольные!

Я рассказал ей, что сортирую цыплят, определяю, кто курочка, а кто петушок. Никогда не спал в нормальной домашней постели — бродяжья душа. Уверен, что парализованный астрофизик Стивен Хокинг только делает вид, что у него ничего не шевелится.

Брайс спросила, где у петушков находится пиписька и… тут прозвучал спасительный звонок.

Четвертая и пятая оказались настолько скучными, что и сказать нечего. Даже имен не помню. Помню только, что кому-то из них очень нравится слово «тармакадам». Одна была в чем-то бежевом. А другая была бежевой занудой по сути. Натура такая.

Вспомнилось выражение «минута показалась долгой, как жизнь». Позволю себе его подправить: «долгой, как геологическая эра».

Шестой была Магдалена.

Моя вторая иностранка за вечер. Приехала из Португалии. В Лондоне подвизается медиумом и хироманткой.

Вы наверняка сейчас подумаете, что ни один человек в здравом уме никогда не покинет солнечный португальский берег ради счастья таскаться на работу в Брикстон и по часу трястись каждый день в транспорте. Вот и я подумал о том же. Уже через пару минут Магдалена схватила мою ладонь и прочла на ней, что Глена Артишока скоро ждет дальняя дорога в заморские края. Я тут же выставил оборону, признавшись, что не видать мне далеких морей из-за постыдного недуга: на больших водных пространствах мне постоянно хочется дрочить.

Магдалене пришлось услышать много подробностей о редком заболевании гидромастурбофилия. К другой теме мы перейти не успели — помешал звонок.

Седьмой была Максин, начальница отдела кадров в газете, на которую я сейчас работал.

Мы с натужной заинтересованностью обсуждали график отпусков. Заслышав наконец звонок, я чуть ли не бегом устремился к другому столику. И я, и она знали, что никогда в жизни не станем обсуждать сегодняшний вечер.

Барбара, восьмая. По фамилии Квакингем. Я даже пожалел, что Глен Артишок — выдумка, славная бы получилась парочка.

Говорильня длилась почти час, мне уже жить не хотелось, честное слово. Поэтому с Барбарой я откровенно вымучивал из себя какие-то фразы. Никакого куража. По нулям.

— Вам это все не нравится? — спросила она.

— Еще как. А вам?

— Жуть кошмарная. Могла бы сейчас сидеть дома, хихикать над очередной серией «Хора». А пришлось слушать, как Колин распинается про свою коллекцию превосходных пианино, Дэвид — про аллергию на пшеницу. А Юрий подробно изложил, почему ему никак не выдадут постоянную визу.

Барбара мне понравилась. Но (самому обидно!) я абсолютно на нее не среагировал.

— Боже, наконец-то! — крикнула она, заслышав звонок. — Срочно надо выпить.

Она выскочила из-за стола раньше меня, и только сейчас я понял, насколько обидно видеть, как кто-то торопится от тебя смыться.

Я поплелся в бар, чтобы заказать очередную диетическую колу. Еще только восемь из шестнадцати… и, судя по всему, единственным светлым пятном в этой блеклой толпе может остаться она, Барбара. Я стал рассматривать остальных участниц, заходивших в бар.

Трое среди них точно безнадежно бежевые по сути своей, хотя двое во всем черном, а третья, которая годится мне в матери, разукрашена, как озорная девчонка. Впрочем, девчонка довольно увесистая и перепуганная, — мне почему-то стало ее жалко. Последняя, шестнадцатая, была очень даже ничего, блондиночка. Но ее здорово портило злобное выражение, которое словно бы приклеилось к лицу.

Приклеилось, вероятно, потому, что к самой девушке настырно клеился тот сальный тип в белом костюме. Хотя я мог и ошибиться. Увидев, как лихо она опустошает бутылку с водочным коктейлем «Смирнофф-айс», я понял, что ей тоже уже невмоготу.