Раз десять на день умирать

И говорить с самим собою.

Какая жизнь – сходить с ума!

Как тень, по комнате шататься!

Какое счастье – ждать письма

По месяцам – и не дождаться.

Кто нам сказал, что мир у ног

Лежит в слезах, на всё согласен?

Он равнодушен и жесток.

Зато воистину прекрасен.

Что с горем делать мне моим?

Спи, с головой в ночи укройся.

Когда б я не был счастлив им,

Я б разлюбил тебя, не бойся!

Как люблю я полубред

Книг, стареющих во мраке,

Те страницы, что на свет —

Словно денежные знаки.

И поэтов тех люблю,

Что плывут в поля иные,

Словно блики по стеблю

Или знаки водяные.

Блеск бумаги желт и мглист.

Как лошадка, скачет строчка.

Всё разнять стремишься лист,

Словно слиплось три листочка.

Словно там-то, среди трех,

Второпях пропущен нами,

Самый тихий спрятан вздох,

Самый легкий взмах руками.

В переполненном, глухо гудящем кафе

Я затерян, как цифра в четвертой графе,

И обманут вином тепловатым.

И сосед мой брезглив и едой утомлен,

Мельхиоровым перстнем любуется он

На мизинце своем волосатом.

Предзакатное небо висит за окном

Пропускающим воду сырым полотном,

Луч, прорвавшись, крадется к соседу,

Его перстень горит самоварным огнем.

«Может, девочек, – он говорит, – позовем?»

И скучает: «Хорошеньких нету».

Через миг погружается вновь в полутьму.

Он молчит, так как я не ответил ему.

Он сердит: рассчитаться бы, что ли?

Не торопится к столику официант,

Поправляет у зеркала узенький бант.

Я на перстень гляжу поневоле.

Он волшебный! хозяин не знает о том.

Повернуть бы на пальце его под столом —

И, пожалуйста, синее море!

И коралловый риф, что вскипал у Моне

На приехавшем к нам погостить полотне,

В фиолетово-белом уборе.

Повернуть бы еще раз – и в Ялте зимой

Оказаться, чтоб угольщик с черной каймой

Шел к причалу, как в траурном крепе.

Снова луч родничком замерцал и забил,