Он слегка измят. Расправляю, смотрю — опять рисунок!

На рисунке Я!

Не знаю, как быть: я получила самую страшную угрозу прямо из рук маргиналов, и мне некому про это рассказать… Маргиналы изобразили меня и вручили свою угрозу мне ЛИЧНО! Что это значит? Я в очереди на уничтожение? А что будет с Хелле? Ей они тоже вручили рисунок? Но тогда она бы пришла и рассказала.

Так я стояла, размышляла, смотрела на рисунок и не заметила, как мама, папа и Эрленд вернулись из города. Я ничего не замечала, пока папа не пришёл на кухню. Он сказал, что звал меня много раз и что мне нужно поторопиться, иначе мы опоздаем на паром.

Тут папа увидел рассыпанный сахар и сказал, что мы не можем так уехать — нужно убрать сахар с пола. Он сам же его и убрал с помощью щётки и совка.

— Ну всё, Ода, иди садись в машину, — сказал он. — Ты собрала свои вещи?

— Мне нужно поговорить с Хелле.

— К сожалению, я не могу ждать, — сказал папа. — Нам нужно выехать сейчас, иначе опоздаем на паром.

Мама посигналила из машины, и мне ничего другого не оставалось, как сунуть рисунок в рюкзак и выбежать из дому. Папа вышел вслед за мной.

Мы поехали.

По дороге на Крокклейва я заметила Хелле и Стиана. Они стояли на обочине. Наверное, собрались на Платформу. Эрленд им помахала. Я — нет! Они смотрели нам вслед, пока мы не скрылись за поворотом.

Наконец-то я разделалась с ними со всеми на целую неделю! Ни за что на свете на каникулах я не потрачу ни одной клеточки мозга на Хелле или на кого-то другого, кто остался дома. С этого момента для меня начинается радость — и больше ничего!

(P.S. Надеюсь, что Халвар и Даг не приедут к Бабушке.)

Мама сидит впереди, настроение у неё деловое. Она просматривает свои списки и удовлетворённо поглядывает на папу. Мама довольна тем, что они, к счастью, всё уладили и на этот раз.

Мама обожает улаживать и организовывать. В последние дни она была по уши занята составлением списков. Списки она сочиняет самые разнообразные. Она их настоящий фанат.

Мама рисует в списке очередной прямоугольник и, выполнив пункт, ставит галочку или пишет маленькое «v». (Это очень удобно: мама и в моих списках делает такие пометки, когда требуется.)

По её словам, без списков она напрочь забудет всё то, о чём должна помнить.

Итак, списков довольно много, и все они достаточно скучные.

Наконец начались зимние каникулы, и мы едем к Бабушке! Несмотря на то, что мама крепко вцепилась в ручку дверцы автомобиля и распевала «Ближе к Тебе, мой Господь»; несмотря на то, что папа (так и быть!) снизил скорость, — невзирая на всё, в этот раз мы успели на паром, еле-еле. Из-за этого мы с Эрленд упустили шанс попросить мороженого на причале. Как обычно…

В гости к Бабушке с Дедушкой (теперь — только к Бабушке) мы ездим достаточно регулярно: почти всякий раз на летние и осенние каникулы, летом и зимой, на Пасху и на Рождество.

У Бабушки мы часто встречаемся с двоюродными братьями и сёстрами. Бабушка (и Дедушка) всю жизнь прожили в усадьбе на маленьком окружённом морем острове. Добираться нам туда недолго — несколько часов на машине, а потом по воде.

На Бабушкином островке есть маленькая школа; на Рождество она превращается в церковь, где проводятся службы, крещение, венчание и всё такое. На острове, кроме Бабушкиной, есть ещё две усадьбы, но Бабушкина — самая большая и красивая. Она построена раньше других. Есть также несколько отдельных домов и дачных домиков. Имеются почта и торговый киоск (и то, и другое находится в частных домах). Но на острове нет ни магазина, ни заправочной станции. И ничего другого тоже нет.

За бензином и продуктами нужно плыть на соседний остров. Если же хочешь купить одежду или пойти в кино, то плывёшь на пароме на материк. На материк переезжают и дети после окончания начальной школы, чтобы продолжить учёбу в средней. Наш папа должен был уехать из родного дома в четырнадцать лет! Он поселился в цокольной комнате в доме своего старшего брата Торлейфа. Наш дядюшка Торлейф старше папы на тринадцать лет. К тому моменту, когда папа к нему приехал, дядя уже долгое время был женат на тёте Ингьерд.