Меркулов включил Колесникова в число тех, кому это было поручено в первую очередь, но в разговоре с Колесниковым уловить какие-то нотки сомнения. Это повлекло за собой дополнительный обмен письмами между Бурденко и Меркуловым, касающимися настроений членов комиссии и их готовности поддержать предложенные выводы. Бурденко успокаивал Меркулова, что «сверхопасения» Колесникова касались недостаточной убедительности улик (некоего документа от мая—июня 1940 г.) для «будущего международного трибунала». Нужны были документы с более поздней датой — «таковые, к счастью, и нашлись. Ни у одного из членов комиссии не получилось ложного впечатления»{41}.

Уже из этого небольшого эпизода вполне очевидно, насколько хорошо Бурденко ориентировался в характере данного ему поручения и как старался играть вместе с Колесниковым (который потом не избежал ГУЛАГа) по предложенным руководством силовых структур нотам, отрабатывая «официальную версию», которая освобождала бы советские органы от выдвинутого против них в 1943 г. обвинения. Для этого была осуществлена подмена якобы «недостаточно убедительных», по причине их датирования периодом до начала Отечественной войны, документов, обнаруженных как при предыдущей, немецко-польской, 1943 г., так и при теперешней, 1944 г., эксгумациях. Неубедительными они являлись для доказательства вины немцев на «будущем международном трибунале», замысел которого уже вынашивался. Осуществление подлога «к счастью» не было замечено другими членами комиссии: проведенная фальсификация не произвела «ложного впечатления».

В результате коронным аргументом датировки расстрела стали девять документов, якобы найденных на шести трупах и относившихся к периоду от 12 ноября 1940 г. до 20 июня 1941 г. Им придавалось особое значение, поэтому их подробное описание составило отдельную главу сообщения Специальной комиссии.

Это были два запроса из Польши (письмо С. Зигонь от 12 сентября 1940 г. и почтовая открытка из Тарнополя с датой 12.11.1940 г., что было прочтено как 12 ноября 1940 г.), пять квитанций о приемке золотых часов и денег, на которых можно было найти даты 1941 года, бумажная иконка с пометой «апрель 1941 г.» и неотправленная почтовая открытка Станислава Кучинского от 20 июня 1941 г. Криминалистической экспертизе эти документы не подвергались и нигде обнародованы или предъявлены не были.

На место эксгумации были приглашены иностранные корреспонденты, в присутствии которых были вскрыты три трупа.

Академик Потемкин 22 января на пресс-конференции повторил изначально сформулированную версию, подводя к выводу: «Можно считать установленным, что осенью — в августе—сентябре 1941 г. немцами на „Козьих горах“ были расстреляны польские военнопленные», при этом из всех трех лагерей; немцы же изощренно сфальсифицировали доказательства. Но простейшие вопросы корреспондентов ставили Потемкина в тупик, он демонстрировал полную беспомощность. Оказалось невозможным получить ответы на целый ряд вопросов: сколько было военнопленных в Смоленской области, где они располагались, где работали, почему одежда (зимняя) не соответствует сезону, о чем свидетельствуют прикрепленные к останкам жетончики и т.д., почему эксгумация не проводилась сразу после освобождения (когда еще не было трескучих морозов), почему поляки якобы оставались на дорожных работах после прихода немцев.

Комическое впечатление производил ответ на вопрос, почему поляки не разбежались после прихода немцев. Потемкин утверждал, что «они как работали, так и остались работать по инерции». А. Толстой несколько корректировал: «...часть поляков разбежалась из лагерей, а наиболее инертная часть их не хотела бежать и осталась. Что же им было делать? Они продолжали работать»{42}.

После отъезда корреспондентов работа была свернута. Чтобы усилить свои выводы, комиссия допросила «майора Ветошникова», якобы начальника лагеря ОН-1, чтобы дать какие-то сведения о «локализации лагерей западнее Смоленска». После вопросов и сомнений корреспондентов В.И. Прозоровский внес в акт поправку датировки на «между сентябрем—декабрем». В показаниях свидетелей остались прежние «август» и «сентябрь».

После редактирования выводов комиссии наркомом госбезопасности В.Н. Меркуловым появилась небольшая брошюра в 55 страниц, 3,5 печатных листа — «Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров», а в печати была опубликована краткая информация{43}, о чем уже говорилось выше. Упомянутые в «Сообщении...» документы, как и взятые на исследование анализы никто никогда не увидел. Но оно было распубликовано, распространялось за пределами СССР, в том числе на польском языке. Вместе с лживым «документальным» фильмом из зимнего Катынского леса «Сообщение...» стало основой пропаганды «советской официальной версии», заложенной в несущую конструкцию отстраиваемых Сталиным советско-польских отношений. Затем сведения о катынском злодеянии даже в этой версии были в СССР засекречены на целые полвека.

1. Бабий Яр под Катынью? // Военно-исторический журнал. 1990. № 12. С. 35.

2. Там же. С. 3, 34.

3. Madajczyk Cz. Dramat Katy'nski. W-wa, 1989. S. 144.

4. Военно-исторический журнал. 1990. № 9. С. 34.

5. Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Berlin. 1943.

6. Goetel F. Czasy wojny. London. 1955. S. 122—139.

7. Абаринов В. Катынский лабиринт. М., 1990. С. 121—122; Biuletyn Katy'nski. Krak'ow. № 1/33. S. 37.

8. Zbrodnia Katy'nska. Z prac polskiej cze'sci wsp'olnej komisji partyjnych historyk'ow Polski i ZSRR. W-wa, 1990. S. 100.

9. Pamietniki znalezione w Katyniu. Paryz. 1990; Amtliches Material. S.W.

10. Archiwum Akt Nowych (AAN). Dz. 6.203/1 Д. 10. Armia Krajowa w dokumentach. Przez walke do zwyciestwa. 20.V.1943. Biuletyn Informacyjny. Kwiecie'n—maj 1943.

11. Przez walke do zwyciestwa. 10.V.1943.

12. Bramsted E. Goebbels and Nacional Socialist Propaganda 1925—1945. Michigan. 1965. P. 330.