13. Записи бесед Черчилля и Идена с Сикорским, Рачкевичем и Рачиньским см.: Documents on Polish-Soviet relations. V. 2. London, 1968.

14. Документы и материалы. С. 354.

15. Zawodny J. — K. Katyn. Lublin—Paryz, 1989. S. 36, 38. Pyzel M. Pierwszy 'swiadek zbrodni w Katyniu // Dziennik Polski. 21.06.1991.

16. Sprawa polska. S. 342.

17. Цит по: Лебедева Н.С. Катынь — преступление против человечества. М., 1993. С. 297-298.

18. Переписка. С. 119-120.

19. См.: Действия Международного Красного Креста в случае нарушений международного гуманитарного права. МККК. 1994.

20. ГВП. Д. 159. Т. 11. Л. 367; Arcana. 1999. № 28(4). S. 64, 65, 71, 77.

21. Документы и материалы. С. 355—357; Zawodny J. — K. Op. cit. S. 36, 38.

22. Документы и материалы. С. 357.

23. Duraczy'nski E. Rzad polski na uchod'zstwie 1939-1945. W-wa, 1993. S. 233-227.

24. Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны. М., 1995. С. 378.

25. Переписка. С. 123-124.

26. Цит. по: Bramsted E. Op. cit. P. 454.

27. Переписка. С. 123-124.

28. Там же. С. 126-127.

29. См.: Гришин Я.Я. Гибралтарская трагедия. Казань, 1998; Brown А.С. Philby H.St. John Philby. Kim Philby. Szpiegowska afera stulecia. W-wa. 1997. S. 618-619.

30. Nowak-Jeziora'nski J. Katastrofa w Gibraltarze: Bielszy odcie'n bieli // Polityka. № 17. 25.04.1998. S. 67, 68, 70.

31. Ciechanowski J. Polityk przy szabli // Polityka. 1993. № 27. S. 24.

32. Цит по: Катынская драма. С. 70.

33. Антонов-Овсеенко А. Путь наверх // Берия: конец карьеры. М., 1991. С. 120.

34. Известия. 26 января 1944 г.; Документы и материалы. Т. VII. С. 354.

35. Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров. М., 1944.

36. Центр хранения современной документации (далее — ЦХСД). Ф. 89. Оп. 14. Док. 1—20. Л. 41; Катынское дело: Можно ли ставить точку? // Военные архивы России. 1 вып. М., 1993. С. 152.

37. Известия. 26 января 1944 г.

38. ГВП. Д. 159. Т. 3/55. Л. 104-105, 110.

39. Там же. Л. 57, 61, 105, 109, 322.

40. Там же. Л. 1.

41. Там же. Л. 254-259.

42. Там же. Л. 283.

43. Публикацию выводов комиссии см. в: Документы и материалы. С. 354—355.

Польша — наиболее крупное из соседних западных государств, отношения с которым, вдобавок, на старте войны складывались до предела конфликтно — заняла особое место в сталинских планах послевоенного урегулирования и их реализации. Ее никак нельзя было обойти в процессе сотрудничества внутри антигитлеровской коалиции, поскольку она была ее членом, польские вооруженные силы сражались на многих фронтах и тем самым укрепляли престиж страны на международной арене. Без нее трудно было себе представить переход от противостояния под флагом концепции «капиталистического окружения» к реализации идеи строительства «социалистического лагеря», монтированию «советского блока». Между тем взаимное восприятие было обременено прежними негативными наслоениями.

В глазах советского населения Польша после войны 1919— 1920 гг. усилиями пропаганды стала олицетворением «капиталистического окружения», стратегическим «вероятным противником», язык которого изучался в вооруженных силах СССР как язык непосредственного врага, носителя угрозы агрессии. Участие СССР в разделе Польши в 1939 г. и последующие события 1940 г., инициатива в деле отказа от сохранения даже «остаточного» Польского государства, ликвидация польских военнопленных — как кадровых военных, так и поставленных под ружье интеллигенции и государственных чиновников, — то есть попытка уничтожить Польское государство и его армию, носителей идеи их воссоздания, а также сотрудничество с гитлеровцами в борьбе с польским освободительным движением, как казалось Сталину, решали ряд стратегических и державных проблем{1}. Однако, будучи одной из уродливых сталинских деформаций советской внешней политики, советско-германские договоры 23 августа и 28 сентября 1939 г. и «освободительный поход» Красной Армии в сентябре того же года заложили на долгие десятилетия целый ряд почти неразрешимых проблем, которые стали «минами замедленного действия». С точки зрения создания желанного советского блока это был чреватый множеством осложнений «фальстарт». И если в жизни советского общества он не имел существенного значения, то во внешнеполитической области он создавал множество разноплановых трудностей. К Польше было привлечено внимание союзников, взаимодействующих с правительствами в изгнании, польский вопрос сыграл важную, а ряд исследователей считает, что главную роль в развитии международных отношений в направлении «холодной войны». Польша была первой после части Румынии освобождаемой от фашистских захватчиков страной, и ее опыт в области мирного урегулирования имел важное значение, равно как и тесно увязанное с этой проблемой формирование внутреннего режима. Между тем внутренние политические потрясения в этой стране, авторство которых принадлежало не только санационному режиму, но и лично Сталину, включая роспуск компартии Польши и репрессирование ее членов, резко усилили антисталинские, а следовательно, антисоветские настроения, охватившие за малым исключением все польское общество. Если бы Сталин обратился к решению комплекса связанных со столь сложной ситуацией проблем лишь на грани войны и мира, его геополитическим задумкам вряд ли было бы суждено осуществиться. Только в ходе длительного военно-политического взаимодействия и многоходовых дипломатических комбинаций ему удавалось корректировать международные обстоятельства развития польского вопроса в нужном ему направлении, при помощи настойчивых и целеустремленных усилий моделировать внутриполитические условия, которые в сумме привели к формированию модели послевоенного развития на базе политических режимов типа «партия-государство» и их объединения в тоталитарную блоковую систему.

Как указывалось выше, глава польского правительства в эмиграции генерал В. Сикорский уже 23 июня 1941 г. по радио предложил советскому правительству сотрудничество. Сталин 3 июля заявил о том, что цель войны советского народа — помощь стонущим под игом германского фашизма народам Европы. Конкретизация этого курса в телеграмме послу в Лондоне И. Майскому дифференцировала Чехословакию и Югославию (восстановление государств) и Польшу (создание «независимого государства в границах национальной Польши»{2}). Контуры будущих планов просматривались в «разрешении» создать в СССР «национальные комитеты» и формировать «национальные части» «для совместной с СССР борьбы против гитлеровского фашизма». Отношения с правительством Сикорского регулировало заявление, что советское правительство «не возражает против заключения с ним соглашения о совместной борьбе против гитлеровской Германии», а вопрос о будущем режиме Польши назывался «внутренним делом самих поляков»{3}. Кроме этого любопытного заверения, предваряющего и камуфлирующего предпринятые вскоре шаги по оказанию влияния на внутриполитическую ситуацию в оккупированной Польше, обращает на себя внимание инструкция Майскому по поводу вопроса о расстреле польских военнопленных. Катынская проблема возникла ввиду становления военнополитического сотрудничества, тем более что Сикорский в меморандуме британскому правительству от 19 июня 1940 г. упоминал о нахождении в СССР 300 тыс. военнопленных. Раскрытие сталинских «особых папок» бросает свет на новый аспект предпринятой им весной 1940 г. акции — селекции узников специальных лагерей НКВД и уничтожения основной части офицерского корпуса как неподходящей для использования при создании «польской дивизии»{4}. Уже здесь просматриваются намерения использования с очевидными кадровыми ограничениями польского военного потенциала — зачатки будущего военного сотрудничества. Этот замысел получил развитие позже, а в начале июля 1941 г. Сталин спешил оговорить претензии: «...в СССР не было и нет триста тысяч (так в тексте. — Авт.) военнопленных поляков, а имеется всего двадцать тысяч военнопленных поляков, которые будут переданы в распоряжение Польского Национального Комитета, когда будет организован этот Комитет»{5}. Дипломатические и военные проблемы изначально тесно переплетались.