— Замечательно… А какой мне от всего этого толк?

— Толк? Могу тебе сказать, какой у меня.

— Мне это не интересно.

— Когда человек такого склада… — тут Чаруша запнулся, подбирая слова. — Когда у таких как мы с тобой начинается период сомнений в своей правоте, то это не добрый знак. Ты должен быть тверже камня в своих убеждениях, или превратишься в пыль.

Разговор по душам прекратился…

И вот сейчас я сидел и слушал пустую болтовню Бернара, пытаясь понять, как мне быть, и чью сторону занять.

— Ты не с нами, что ли? — вдруг спросил эльф.

Я вздохнул и отошел в сторону.

Темнело. Соти до сих пор не вернулся. Не то, что бы я за ним соскучился, но вдруг захотелось поговорить с ним.

— Что с тобой? — это снова спросил Бернар. Он совершенно неслышно подошёл сзади по помосту.

— Не знаю… Мне кажется, что здесь что-то не так, но я никак не могу понять что именно…. Никак… У меня такое ощущение, что я внутри какого-то сосуда, но едва выберусь из него. Как попадаю в ещё больший сосуд. И так происходит постоянно.

— Расскажи мне. Расскажи от начала до конца.

Я нехотя, но потом всё более втягиваясь в повествование, начал рассказывать. Бернар слушал молча, не перебивая и при этом глядя в озёрную даль, словно высматривая кого-то.

— По твоему, — начал он после, — выходит, что и нападение на аллод Клемента, и мятеж в Орешке, и даже клещи на лесопилке это всё части какого-то плана… Но чьего?

— Нападения на Лигу спланированы, как части чего-то большего. Цель, скорее всего, одна — разрушить её.

— Ну да, ну да: раздели на части и тогда легче победить…

Бернар задумался:

— Такой масштаб под силу только Империи…. Вроде и мелочи, но какие последствия! Из лесопилки перестал поступать лес, как для строительства столицы, так и для верфей на юге. В Северной Берестянке волки задирают домашний скот, нападают на пастухов. В Белом Озере завелось чудовище, мешающее рыбачить… В Заозёрье бродит какая-то банда…

— Не какая-то… Именно она настроила лесовиков, и даже может быть причастна к появлению Зубаря.

Тут я вспомнил про наблюдателя возле бани.

— Конфликт с лесовиками назревал уже давно, — грустно проговорил эльф. — Это спор по поводу территории: чья она и кто имеет на неё право. А поскольку вопрос постоянно откладывался, то, как обычно бывает, кто-то не выдержал первым и посчитал правильным начать «войну». Я как сейчас помню дебаты в совете, когда сторонники направления «это всё наше», с пеной у рта вспоминали тот случай с Ингосом.

— То есть?

— Его же отдали гибберлингам в качестве откупа за тайну перемещения по астралу. Ты не знал?

— Но там же правит назначенный губернатор…

— Верно. Верно. Дело в том, что ни Ингос, ни Кватох не являются прародиной гибберлингов. Лига для них лишь перевалочный пункт, чего, кстати, они не скрывают.

— Враги умело пользуются нашими «слабостями», — закончил я.

— Это тоже верно, — кивнул Бернар.

— А теперь скажи: зачем мне всё это надо?

— Я не понял, — эльф повернулся ко мне.

— Разве я похож на добродетельного мужа, ратующего за добро, супротив зла? Что мне до всех этих… дел?

Бернар посмотрел на меня в упор, словно оценивая.

— Вот не думал, что мне придётся тебе рассказывать элементарные вещи. Неужели ты до сих пор не увидел, что в определенных условиях стирается грань между такими понятиями, как «добро» и «зло». Когда мы были на том острове, то ты отчего-то не задавался подобными вопросами.

Наступила небольшая пауза. Я видел, как эльф ждал от меня ответного возражения, наверняка заготовив уже какую-то поучительную притчу.

— Почему я здесь? — спросил я, вдруг вспоминая Анчута, который задавал мне подобный же вопрос. — В Новограде я встретил предсказательницу — Елизавету Барышеву. Она сказала мне, что моя судьба всё ещё ткётся. Это значит, что моё будущее до сих пор не ясно.

— Понимаю… Я понимаю, что ты запутался. Боишься, что тебя используют. Думаешь, что ты словно щепка в реке: куда течение, туда и ты… Ну так вот: ничто в этом мире никогда не происходит просто так! Даже, когда некто заявляет, что делал свою маленькую работу. Это как песчинка: когда она одна — её не видно, а когда их тьма — это пустыня.

— Забери одну песчинку — пустыня ведь не исчезнет.

— Исчезнет! Уж поверь мне. Не стало крохотной песчинки, и дюна осыпалась, подняла ветер, и тот разнёс песок по сторонам… Я тоже, может быть, не хочу быть этой никчемной песчинкой. Не желаю быть каплей воды в большом озере. Но нет: такова моя судьба. И если я не согласен с этим, то вместо наслаждения жизнью, буду только мучаться, и при этом всё равно оставаться песчинкой. Ты здесь, потому как должен сделать свое дело. Может и «чёрное», скрывать не буду…