Я сразу вспомнил лесовиков и их выкормышей — волчат из зверинцев.

— А зачем банде ваши посёлки? Куда вернее грабить Западный тракт…

— Ты у меня об этом спрашиваешь? Ты ведь разведчик Сыскного Приказа! Выясни это.

Выжлятников казалось отчего-то рассердился.

— В общем так: возвращаемся назад, — решил он. — Пойдём по следам отряда.

— Ночью?

— Ночью, — кивнул тот. — Иначе не догоним. Рогоша, заканчивай! Пора идти.

Мы быстро собрались и вышли в путь.

Ночь была лунной и ко всему прочему тёплой.

Выжлятников напоминал мне кошку, которая безошибочно в темноте находила дорогу. К утру растительность сменилась снова на одни лишь лиственные деревья. Количество полян увеличилось и на краю одной из них мы неожиданно натолкнулись на оружейный схрон.

— Вот так-так! — Фёдор удивлённо смотрел на меня.

— Их здесь должно быть несколько, — ответил я.

Мы сдвинули деревянный настил, поверх которого был устлан дёрн, и глазам открылись аккуратно уложенные в холщовые мешки мечи, древки стрел, сундучки с наконечниками и прочее вооружение.

— И что будем делать? — спросил Фёдор.

— Запомним это место. Сыскной Приказ вышлет отряд и заберёт оружие.

В предутренней тиши послышался протяжный вой.

Выжлятников снова превратился в слух.

— Пошли севернее, — вдруг сказал он. — Может не к нам?

Я развернул карту.

— И куда?

Рог полумесяца Зуреньского хребта упирался в Западный тракт.

— К Орешку, что ли? — спросил я сам у себя.

— Мы отстаём на целые сутки, — сказал Выжлятников. — Да к тому же они едут верхом.

— И что? — не понял я.

— Не успеем догнать.

— Ты меня запутал, — сложил я карту назад. — Куда они идут?

— Да… кто их поймёт! Петляют, как зайцы.

— Я то чуйку гарь, — подал голос Рогоша.

Мы с Фёдором, как по команде, тоже втянули носом воздух.

— Ничего, — бросил Выжлятников.

— Тоже, — кивнул я головой. — Откуда ветер?

— С запада… Стой!

Он снова втянул воздух:

— Есть что-то… горелое… дерево. Точно, горелое дерево.

Мы втроём переглянулись. До Бортицы оставалось вёрст десять, может, меньше.

Сделав приметку схрона, наш отряд пошёл дальше и, вскоре, запах гари стал явственнее. И выйдя на очередной пригорок, с которого хорошо просматривалась долина, мы остановились как вкопанные.

— Ох! — выдавил Фёдор.

Рогоша даже попятился.

Внизу догорали остовы деревянных хлевов. На склоне цветными пятнами между разбросанной и кое-где горящей соломы лежали люди и животные. Высокий каменный дом старосты одиноко глядел на это побоище чёрными зевами окон.

— Что то так ест? — прошептал Рогоша.

Он хотел было броситься вниз, но я удержал его:

— Стой! Стойте оба! Куда вы, сломя голову?

Выжлятников меня понял.

— Я с тобой обойдём по флангам, — предложил он. — А ты, Рогоша, прикрывай нас отсюда.

Фёдор протянул парню свой лук и колчан со стрелами, а сам вытянул два топора и стремительно пошёл налево. Я тоже взял на изготовку лук и одну из заговорённых стрел, и пошёл справа.

Через узкий извилистый овражек, я приблизился к краю склона и, прячась за кустарниками, пригнувшись, стал подыматься вверх. Тела зуреньцев — мужчин, женщин, даже детей — беспорядочно лежали на пожухлой траве. Все они были мертвы. И всё бы ничего (я мёртвых перевидал немало), но вид двух детей, жестоко зарубленных возле невысокого забора, неприятно саданул по сознанию.

Я и сам немало кого убивал. Но тут вдруг почти физически ощутил тупую боль в сердце. Перед внутренним взором лошадиным табуном промчались десятки мыслей, смешавшие воедино горечь от увиденного и ненависть к тому, кто подобное совершил.

Почему же такое зверство? Ладно можно понять когда ратник на ратника: кто победит, кто проиграет. Или когда с бандитом, вором. Ведь в принципе, и оправдать не сложно, на то и схватка. А тут… Прямо зверь какой-то. Неужто ему даже не стошнило от содеянного?

Дети были зарублены со спины, когда они бежали вниз к спасительному лесу. Пожухлая трава на склоне приобрела тёмно-вишневый цвет. Я как-то брезгливо поморщился: было неприятно находиться рядом с мёртвыми телами. Но непонятное желание заставило прикоснуться к телу ближайшего ребёнка. Холод кожи пробудил к действию ту часть моего «я», которая прозывалась убийцей. И глухая злоба сменила все чувства. Внутри что-то закипело и мозг будто щёлкнул и «переключился».

Я больше не стал вглядывался в остальные тела, пытаясь сосредоточить внимание на возможном присутствии бандитов.