«В конечном счете» не столько роман об утраченных иллюзиях, сколько роман об обретенной ясности. Освобождение от наивного, прекраснодушного взгляда на жизнь и отношения людей влечет за собой для Марка не холодное отчаяние, душевную опустошенность или «позорное благоразумие», а духовную зрелость, которую приносит только суровый жизненный опыт. Из пережитого кризиса он выходит, «многому научившись за один день и сохранив еще достаточно сил для того, чтобы преодолеть в себе самом ту смесь робости, восторженности и наивности, которую почему-то считают добродетелью». И именно поэтому, хотя Марк «уже не молодой человек, а в лучшем случае еще молодой человек» и в финансовом мире его репутация безнадежно испорчена, он может по-прежнему «смотреть на себя, как на человека, у которого еще все впереди». Это-то и сообщает роману Коншона в конечном счете оптимистический тонус.

Мы знакомимся с героем романа на пороге переломного в его жизни события и расстаемся сразу же после него (отсюда и драматическая напряженность повествования, главным содержанием которого является самый перелом — напряженность, нарастающая по мере приближения развязки). Мы застаем его в тот момент, когда он подводит итоги пройденного этапа и осмысляет его в свете этого переломного события (отсюда и «разорванность» повествования, где развитие действия постоянно прерывается обращением к прошлому, а предыстория восстанавливается «по кусочкам», поскольку заставляет героя мысленно возвращаться к пережитому). Мы видим происходящее как бы изнутри, глазами героя, с его точки зрения (отсюда и обилие внутренних монологов, «самоустранение» автора, заменяющего описание диалогом и документом, раскрытие характеров в действии). Мы узнаем поэтому из романа не больше того, что знает герой, а он еще смутно представляет себе свое будущее. Но мы закрываем книгу с твердой уверенностью, что он уже никогда не будет пешкой в руках женеров и что путь, на который он вступил, ведет из лагеря господ, заседающих в административном совете, в лагерь бастующих служащих банка

«Этот роман было бы интересно экранизировать, но где взять банк, который стал бы финансировать такой фильм?» — писал о книге Коншона известный французский критик Жан Бомье. И действительно, Жорж Коншон, молодой писатель-реалист, уже опубликовавший несколько книг, в том числе антивоенный роман «Военные почести» и «Большую стирку», где рассказывается о предательской деятельности Драпье в годы немецкой оккупации, отнюдь не может претендовать на признание и поддержку сильных мира сего. Зато он по праву может рассчитывать на внимание и сочувствие демократического читателя и прежде всего молодежи. А это главное для подлинного художника, верного идеалам мира и демократии.

Л. Лунгина,

К. Наумов

Снова раздался стук в дверь.

— Марк! — позвала мадам Этьен.

Марк повернулся на другой бок. Ветер не унимался, он дул все так же напористо и все так же наполнял ночь мелодичным звучанием. Но настал, наконец, час, тот самый час, которого Марк ждал долгие дни, долгие месяцы. «С тех пор, — думал Марк, — как я понял, что он ни перед чем не остановится, чтобы меня свалить. С тех пор как я догадался, что мое падение для него не средство, как мне сперва казалось, а цель, разрешение его ненависти ко мне, причину которой я так и не узнал…»

— Марк, — повторила мадам Этьен, — уже три часа.

— Иду! — крикнул он.

…Да, с того самого раза, когда он впервые увидел председателя Драпье, с того самого утра, когда председатель впервые вошел в его кабинет. С тех пор прошло ровно пять месяцев. Банк все еще оставался, что называется, «солидным банком».

— Само собой разумеется, — сказал тогда Марк, — я не буду принимать никаких решений до получения ваших указаний. Я полагаю, что ваши взгляды в организационных вопросах сильно отличаются от взглядов господина Женера.

— Всему свое время, — ответил тогда председатель. — Выслушайте меня внимательно, господин Этьен. Мне сказали, что вы хороший генеральный секретарь. Мне сказали также, что вы человек работящий. Это качество я весьма ценю. Не сомневаюсь также, что вы очень умны и способны проявить инициативу. Но я не требую от вас дипломов. Мне нужно только одно: чтобы вы неукоснительно выполняли все мои инструкции, не пытаясь их толковать по-своему.

— Я никогда не толковал по-своему ни одной инструкции. Я никогда не пытался влиять на финансовую политику нашего банка. Я говорил лишь об организационной работе, за которую, разрешите мне напомнить, я несу ответственность перед административным советом…

— Перед советом и передо мной. По этому вопросу, как, впрочем, и по всем остальным, вы будете ждать моих указаний.

— Именно это я и сказал. Я сказал, что не приму никаких решений до получения ваших указаний.

— Я понял вас иначе.

— Тем не менее это были мои подлинные слова, и они полностью соответствуют моим намерениям.

— Что ж, тем лучше. Боюсь, однако, что они противоречат вашим привычкам.

— Никак не могу с этим согласиться, господин Драпье, — сказал Марк. — На что вы намекаете?

— Господин Женер предоставлял вам полную свободу действий. Вы уже давно управляете этим заведением?

— Я им никогда не управлял. Я поступил сюда в 1945 году в качестве помощника господина Марешо. Через год, когда господин Женер стал председателем, он попросил меня заменить господина Марешо.

— Вы хотите сказать, что господин Марешо был уволен? По каким причинам?

— Ему исполнился семьдесят один год.

— А скажите, соответствовали ли взгляды господина Марешо политическим и философским воззрениям господина Женера?