Заседание возобновляется в 16 часов 35 минут.

Председатель. Мы должны допросить мадемуазель, но если я сам сделаю это, в чем только меня не обвинят! Так что я поручу это одному из вас. Что вы об этом думаете, господин Брюннер?

Господин Брюннер. Мне это совершенно безразлично.

Председатель. Хотите вы ее допросить?

Господин Брюннер. Конечно, нет. И я не понимаю, почему вы с таким упорством обращаетесь ко мне.

Председатель. Я уважаю оппозицию. Я всегда предоставляю оппозиции доводить свои маневры до конца.

Господин Брюннер. Я не представляю оппозиции. Мы не оппозиция! Когда мы пришли в ваш кабинет…

Председатель. Знаю, знаю…

Совет, посовещавшись, решает, что мадемуазель Ламбер будет допрашивать господин Ласери.

Господин Ласери. Я до сих пор еще не был с вами знаком, мадемуазель, но хочу воздать должное вашей красоте и грации, полагая, что выражу общее мнение.

(Улыбки.)

Прежде всего мы просим вас отвечать с полной откровенностью. Конечно, конфликт между двумя нашими друзьями не очень важен и не будет иметь серьезных — последствий. По правде говоря, я думаю, что он, вероятно, объясняется лишь вполне извинительным пробелом в памяти у того или у другого. Тем не менее ваши ответы будут для нас не лишены ценности.

Помните ли вы, что двадцать девятого февраля этого года в кабинете господина председателя произошел спор между ним и господином Этьеном?

Мадемуазель Ламбер. Да.

Господин Ласери. По какому поводу?

Председатель. По поводу Женера. По поводу непрестанных визитов Женера. Мне они надоели.

Господин Этьен. Господин Женер приходил всего два раза.

Председатель. Я издал приказ, запрещающий частные визиты. Он с ним не посчитался. Он приходил сюда, как к себе домой. Я сказал, что хочу быть хозяином у себя в банке. Вот что я сказал Этьену.

Господин Ласери. Это верно, мадемуазель?

Мадемуазель Ламбер. Да.

Председатель. И я сказал ему, что мне надоело их шушуканье у меня за спиной. Я сказал ему, что плачу генеральному секретарю не за то, чтобы он рассказывал о моих делах своему прежнему патрону.

Господин Ласери. Это так, мадемуазель?

Мадемуазель Ламбер. Да.

Господин Ласери. Нам хотелось бы знать, было ли произнесено по этому поводу слово «шпионаж»?

Мадемуазель Ламбер. По-моему, нет. Я не помню.

Председатель. Было, надо это признать! Я прямо заявил, что мне надоело видеть, как за мной шпионят в пользу Женера. Да, я сказал это. Я сожалею об этом, господин Брюннер.

Господин Брюннер. Не стоит об этом говорить! Я вас слишком хорошо знаю, чтобы не понимать, что такие слова в ваших устах не имеют столь серьезного значения, как можно было бы подумать.

Председатель. Вы не отнеслись бы к ним трагически?

Господин Брюннер. Нет, не думаю.

Господин Ласери. Не можете ли вы пояснить, что именно помешало бы вам отнестись трагически к этим словам господина председателя? Не хотите ли вы сказать, что у него несколько горячий, несколько… непосредственный темперамент, и потому иногда слова увлекают его далеко за пределы его собственной мысли?

Господин Брюннер. Да. Скажем, так.

Господин Ласери. Теперь, мадемуазель, я хотел бы поставить вам тот же вопрос. Работая с господином председателем, вы его хорошо знаете. Не думаете ли вы, что в данном случае слово «шпионаж» можно истолковать как простой оборот речи? Не смущайтесь. Отвечайте откровенно.

Мадемуазель Ламбер. Я думаю, что да.

Господин Ласери. Я вам охотно верю, тем более что вы даже забыли, что это слово было произнесено. Мы знаем об этом только благодаря честности нашего председателя. Ну вот, тучи уже начинают рассеиваться. Тому доказательство хотя бы позиция господина Брюннера. При своем блестящем уме господин Брюннер, очевидно, понял, что должен заставить умолкнуть страсти. Поблагодарим его за это. Совет возложил на меня миссию, которую я по мере сил выполнял, но я сомневаюсь, есть ли надобность продолжать.