«Обстоятельства этого дела, — написано было ниже, — отнюдь не свидетельствуют о том, что система школьного образования в Норвегии варварская — как утверждают некоторые недобросовестные журналисты, нет, напротив, они свидетельствует о том, что наша система образования по-прежнему является образцовой».

— Какая скотина! — У Аскиля других слов не было, потому что он не имел привычки «отделять овец от козлищ». — Знаю я таких.

После гибели Турбьорна жизнь изменилась: в дверь постоянно стучались мясники, бакалейщики и многочисленные посыльные, которые нагло пытались попасть в дом или крадучись обходили его и засовывали голову в окно: «Господин Эрикссон, — звучало все чаще и чаще, — мы знаем, что вы дома!»

Когда Ушастый вернулся из школы раньше, чем обычно, Аскиль стоял с мольбертом в саду.

— Чего это ты так рано вернулся? — спросил Аскиль, увидев совсем бледного сына.

— А чего это ты дома? — спросил Ушастый.

— Я взял отпуск, — ответил Аскиль и вытаращил глаза, когда сын внезапно без сознания рухнул в траву.

— Надеюсь, ничего страшного, — бормотал Аскиль, пока нес сына в дом, — с какой такой стати мой сын стал неженкой?

Утром в тот день, когда Турбьорн был еще жив и как бешеный крутил ручку, Аскиля вызвали в кабинет к директору верфи.

— Я знаю, что вы мужественно сражались во время войны, — сказал директор, — знаю, что вам и сейчас приходится бороться…

— Бороться? — переспросил Аскиль с недоумением.

— Да, у вас есть свои проблемы.

— Проблемы? — удивился Аскиль. — Да нет у меня никаких проблем!

— Спиртное, — пояснил директор.

— Спиртное! — зашипел Аскиль, ударив кулаком по столу. — Что, нельзя уже и рюмочку за обедом выпить?

«Плевать, значит, им на меня, — думал Аскиль по пути домой, — вышвырнули на улицу, деревенщина, мелкие людишки, тупые свиньи, черт возьми!»

— Я взял отпуск, — таким объяснением Аскиль и ограничился, придя домой, и это, безусловно, отчасти было верно. Конечно же, речь шла об отпуске без заработной платы, отпуске на неопределенное время, отпуске, пока дедушка раз и навсегда не распрощается с кубистическим периодом, но слово «отпуск» было лишь последней, маленькой любезностью со стороны директора.

Когда Ушастый пришел в себя, Аскиль недоуменно покачал головой. «Да возьми же себя в руки, парень», — собирался он уже было сказать, но тут запричитала Бьорк: «Боже, что случилось, надо поднять ноги, дыши глубже…» Ушастый, привыкший к мелодраматическому голосу Бьорк, сухо взглянул на родителей и рассказал, что сегодня случилось с Турбьорном в школе.

— О, Боже, — бормотала Бьорк, а в голове дедушки начали крутиться одни и те же три слова: «Знаю я таких, — думал он, когда чуть позже вернулся к своей картине, — знаю я таких, — ругался он, когда джинны из бутылки и пары скипидара мешали ему сосредоточиться, — знаю я таких», — прогремел он, ворвавшись в дом и сообщив домашним, что решил отправиться в школу, чтобы сказать пару слов директору.

Жизнь Ушастого не стала легче оттого, что его отец устроил скандал директору школы и, по словам изумленных свидетелей, представлял собой нечто забавное, когда посреди школьного двора набросился на него с бранными словами, которые на самом деле были предназначены директору верфи. В конце концов их окружили учителя и ученики, которые несколько часов после смерти Турбьорна бесцельно слонялись по школе, и учитель истории Магнус осторожно взял Аскиля за рукав, пытаясь помочь ему выйти из неловкой ситуации. «Руки прочь», — закричал Аскиль и оттолкнул его, но учитель не упал, а вот сам Аскиль шлепнулся на спину прямо посреди школьного двора.

— Где моя палка? — кричал Аскиль. — Кто украл мою палку?

И никому не стало легче оттого, что Круглая Башка, который всегда поднимал Аскилю настроение, в те дни настолько погрузился в рыжих близнецов и производство замечательных резинок, что редко появлялся у них в доме. А вот мама Ранди, весящая теперь ни много ни мало сто килограммов, напротив, частенько приходила к ним с какими-нибудь абсурдными советами по решению экономических проблем.

— Попробуй сходить на завод костной муки, — могла она, например, сказать, — им там всегда нужны люди.

Но показываться на убогом заводике по производству костной муки было ниже достоинства Аскиля.

— Дохлятины я, черт возьми, в своей жизни навидался, — говорил он, подмигивая сыну.

Когда городской суд вынес приговор старшему учителю Крамеру, мальчики отправились на кладбище, встали кругом у могилы Турбьорна и положили между увядшими цветами каждый своего самого большого краба.

— Ходят слухи, что Крамер собирается уехать из города, — сказал Ушастый и пошел домой в свой новый район, потому что в связи с вынужденным отпуском Аскиля на него возложили еще одну важную, отнимающую время обязанность: приводить отца к обеду из различных пивных.