– Пора! – крикнул Джим. – Огонь! Задайте им перцу!

Первый ряд воинов словно наткнулся на каменную стену, но бегущие сзади отбрасывали мертвых и раненых и устремлялись навстречу новому залпу. Стволы мушкетов обжигали пальцы. Сталь так раскалилась, что могла воспламенить порох, когда его насыпали в ствол. Мальчики окунали ружья в воду, чтобы охладить их, стволы шипели, поднимая пар. Но даже в спешке мальчики старались не погружать в воду затворы и не промочить фитили.

Необходимость охлаждать ружья сказалась на шквальности огня. Защитники баррикад отчаянно кричали, требуя заряженные мушкеты. Некоторые из младших мальчиков сильно устали и впали в панику. Луиза оставила свое место у баррикады и побежала назад, успокаивая и ободряя их.

– Помните, чему вас учили! Работайте спокойно, не торопитесь!

Сквозь пороховой дым Джим поверх голов нападающих снова увидел Манатаси. Она бежала сразу за первыми воинами, посылая их вперед, в атаку, дикими криками и воплями призывая их к еще большим стараниям. Многие воины уже перебрались через груды тел и оказались под баррикадой, на которой стоял Джим. В их ноздрях держался запах крови, на лицах было хищное выражение. От их крика цепенели души и слабели руки защитников.

Не в состоянии под непрерывным огнем преодолеть баррикады, воины принялись раскачивать центральный фургон. Пятьдесят человек объединили свои усилия, и фургон начал опасно ходить из стороны в сторону. Джим видел, что скоро фургон достигнет критической точки и опрокинется. И в оставленную им брешь ворвутся воины. Их ассегаи напьются крови, и бой в несколько минут кончится.

Манатаси видела эту возможность и чувствовала, что победа близка. Она взобралась на груду камней, чтобы видеть поверх голов нападающих.

– Зии! – кричала она. – Зии!

Воины ответили ей и навалились плечами на фургон. Он качался на грани равновесия и, казалось, в любой момент грозил перевернуться, но потом снова опустился на четыре колеса.

– Шекелелал! – кричали индуны. – Еще раз!

Воины собрались и снова ухватились за оси и раму фургона.

Джим смотрел на Манатаси. Она стояла на той самой груде камней, которую Джим лично сложил над бочонком с порохом. Он заглянул под передние колеса фургона. Конец запального шнура по-прежнему был прикреплен к одной из спиц, а сам шнур уходил под раму, под груды тел, туда, где стояла Манатаси. Фитиль Джим прикрыл только тонким слоем земли. И видел, что местами ноги нападающих потревожили эту землю и фитиль выступает наружу. Может быть, второй конец фитиля еще входит в отверстие в бочонке.

«Есть только один способ узнать», – мрачно сказал он себе. Схватил поданный ему очередной мушкет, взвел курок и нырнул под раскачивающийся фургон.

«Если фургон сейчас перевернется, меня раздавит колесами, как лягушку», – подумал он, но отыскал конец фитиля и положил его на полку мушкета. Одной рукой удерживая фитиль на полке, он потянул курок. Из кремня вылетел сноп искр; выпустив столб дыма, загорелся черный порох. Мушкет подпрыгнул в руках, и выстрел ушел в землю прямо под ноги Джима. Но вспышка пороха подожгла фитиль. Фитиль зашипел и почернел, пламя пробежало вдоль него и исчезло в земле, как змея в норе.

Джим спрыгнул с рамы все сильнее раскачивающегося фургона и посмотрел на Манатаси. Тонкая струйка крови стекала по ее боку из оставленной пулей раны. Манатаси увидела его и показала на него ассегаем. Ее гротескно разрисованное лицо исказилось от ненависти, слюна брызгами срывалась с губ и облаком блестела на солнце: королева выкрикивала смертное проклятие.

Джим увидел, что на последнем ярде истоптанной земли перед королевой фитиль лежит на поверхности. Быстрое пламя пронеслось по нему; фитиль горел, чернея и извиваясь. Джим стиснул зубы в ожидании взрыва. Несколько ужасных мгновений взрыва все не было, а фургон наконец перевернулся, в баррикаде образовалась брешь. Воины торжествующе закричали и бросились вперед.

– Булала! – кричали они. – Убивайте!

И тут бочонок под ногами Манатаси взорвался. Выше деревьев поднялся мощный столб пыли и камней. Взрыв разорвал тело королевы на три части. Одна ее нога вращалась высоко в воздухе. Другая, с частью тела, полетела в ряды воинов, обрызгав их кровью. А голова, как пушечное ядро, пролетела над баррикадами и упала в пределах лагеря.

Взрыв ударил в нгуни, перевернувших фургон и пробиравшихся в брешь. Он убивал и калечил воинов, нагромождая новые груды на уже лежащие тела.

Корпус перевернувшегося фургона защитил Джима от взрыва. Наполовину оглохший, одурелый, он встал. Первой его заботой была Луиза. Она оставалась со своим заряжающим и от взрыва упала, но тут же вскочила и побежала к нему.

– Джим, ты ранен! – закричала она, и он почувствовал, как что-то теплое течет с его носа в рот. Вкус соленый и металлический. Летящий обломок камня рассек ему переносицу.

– Царапина, – ответил он и прижал ее к груди. – Но, слава Богу, ты невредима.

Держась друг за друга, они смотрели через брешь в баррикаде на бойню, учиненную взрывом. Мертвые воины лежали вповалку грудой высотой по пояс. А живые бежали назад, к травянистым холмам. Большинство побросало щиты и ассегаи. Их голоса были полны сверхъестественного ужаса, они кричали:

– Колдуны бессмертны!

– Манатаси мертва!

– Ее убила молния колдуна.

– Колдовство пожрало большую черную корову.

– Бегите! Мы не можем с ними справиться.

– Они призраки, духи крокодилов!

Джим оглянулся на лагерь. Смоллбой опирался на баррикаду. В полном оцепенении от усталости он смотрел на бегущих врагов. Остальные сидели, некоторые молились, все еще держа дымящиеся мушкеты. Только Баккат был неутомим. Он взобрался на фургон и выкрикивал вслед бегущим воинам оскорбления: