Используя образ г-на Дюринга – Робинзона со шпагой – в качестве символа правящего сословия, Энгельс пишет: «Если Робинзон мог достать себе шпагу (а даже на фантастических островах робинзонад шпаги до сих пор не растут на деревьях), то в одно прекрасное утро Пятница является с заряженным револьвером в руке, и тогда все соотношение «насилия» становится обратным…»

Беря «насилие» в кавычки и по своему обыкновению подтрунивая над своим, хоть и нерадивым, но собратом по социализму, Энгельс пишет: «Мы просим читателя извинить нас за постоянные возвращения к истории Робинзона и Пятницы, которым, в сущности, место в детской, а не в науке. Но что делать? Мы вынуждены добросовестно применять аксиоматический метод г-на Дюринга, и не наша вина, если мы постоянно вращаемся в сфере чистого ребячества». Наукой, конечно, и не пахло, когда в одно прекрасное утро (вернее, в один прекрасный вечер, мы даже знаем, в какой именно, и помним его дату) Пятница с заряженным револьвером в руке явился к обанкротившемуся Робинзону с дворянско-помещичьей шпагой. Но было ли это ребячеством? Тем более что на следующей странице «Анти-Дюринга» сам Энгельс пишет, что «введение огнестрельного оружия повлияло революционизирующим образом не только на само ведение войны, но и на политическое отношение господства и порабощения. Чтоб иметь порох и огнестрельное оружие, нужна была промышленность и деньги… Огнестрельное оружие было с самого начала направленным против феодального дворянства…» А как попал заряженный револьвер из рук незрелого русского капиталиста, так и не сумевшего совершить в феврале буржуазную революцию, в руки Пятницы, Энгельс показывает, разбирая это в несколько неожиданном для политэкономии разделе «Тактика пехоты и ее материальные основы»: «Введенная во Франции в 1777 году, заимствованная у охотничьего ружья изогнутость ружейного приклада, представлявшего раньше совершенно прямое продолжение ствола, позволила целиться в определенного человека, не делая промаха. Без этого последнего усовершенствования нельзя было бы при помощи старого ружья применять стрельбу в рассыпном строю». Следовательно, увеличение эффективности действия пехоты приводит к созданию революционной системы вооружения народа. Правда, из этого Энгельс делает вывод: «А это означает взрыв милитаризма и вместе с ним всех постоянных армий изнутри». Но мы опять отнесем этот вывод за пределы плодотворного для диалектика процесса в идеалистический Абсолют. Мы знаем, что именно пехота из крестьян составила основу революционной силы в России. Изогнутый приклад, заимствованный у охотничьего ружья, позволил ей целиться в определенного человека, не делая промаха. Лозунги социалиста Дюринга, заимствованные у Прудона, – «Собственность есть кража» и «Грабь награбленное» – были ее (пехоты) теоретической основой. А присутствовали ли при этом евреи-социалисты или евреи-капиталисты, является деталями второстепенными, как бы их ни пытались раздувать с разных концов…

Однако пора возвращаться к нашим антисемитам, которые в принципе со стороны выглядят весьма забавными ребятами человеку непредвзятому, то есть для которого наука превыше всего. Такому человеку антисемиты могут пролепетать по-ребячьи массу смешных вещей о социальных проблемах наций, о новых путях экономического развития и даже о новых законах национальной физики и химии. Мы знаем, как рассмешил Энгельса основоположник научного расового социализма левый антисемит Дюринг. Энгельс пишет: «Сконструированный по этим новым законам физики прибор послужил бы единственно для измерения невежественной заносчивости г-на Дюринга». Но в ответ на этот остроумный язвительный смех Энгельса мы скажем: Дюринг еще не успел изложить основной части своих воззрений на социалистическое будущее как переходную стадию к будущему коммунистическому через хозяйственную коммуну. Когда он начнет их излагать, а вы по своему обыкновению начнете их насмешливо критиковать, то мы еще посмотрим с точки зрения реального практического социализма, кто из вас оппортунист и с кем социалисты-практики будут смеяться последними. Вам, Фридрих Энгельс, тогда не поможет даже ваше близкое знакомство с Карлом Марксом.

«Вот письмо, полученное от Марьи Васильевны, которое прочитала нам, русским делегатам конгресса, Надежда Степановна. Письмо это помимо того что оно подчеркивает самоотверженность и моральную чистоту наших первых женщин, общественных деятелей антисемитического движения, заставляет задуматься и о будущих национальных путях русского антисемитизма.

«Милая Надежда Степановна! 21 августа истекло ровно двадцать лет, как известная вам большая икона Божьей Матери, моя неизреченная радость и неизглаголенная благость, оставила храм Саввинской церкви и перешла к нам в дом. Этот день всегда был мне дорог и праздновался мною наравне с самыми великими праздничными днями Рождества и Светлого Христова Воскресенья. Я убрала Мать Божию свежими новокупленными цветами, у меня был еще привезен из Харькова прекрасный церковный ставник – свеча. Были заказаны большие всенощные хлебы для посвящения и большой графин церковного вина. У меня было привезено с собой церковного вина полведра. Потом Всенощная – это подобие древнего христианского вечера любви. Был у меня настоящий радостный великопраздничный стол. Одно жаль, что нет вас, милая Надежда Степановна, рядом. Ах, Надежда Степановна, вспомнилось мне, как мы с вами молодыми девушками ездили на Волынь навестить простой народ, страдающий от притеснения жидов. Помните угощение, которое мы устроили для детей бедных поселян, отцы которых были задержаны и посажены в каталажку местными властями за то, что чаша их терпения от еврейской эксплуатации переполнилась. Мы с вами усадили христианских наших детей за длинный стол. Посреди стола свежие яблоки, а по углам четырьмя пирамидами конфеты, орехи и двух сортов пряники. По обоим концам стола стояли вазы с вареньем, с заказными превкусными булками, изюмскими хлебцами и плюшками. А помните, Надежда Степановна, нашу совместную встречу моего светлого праздника пять лет назад? Какая у нас рыба была! Как будто сама Матерь Божья выбрала всю лучшую из Донца и прислала нам для торжества. И, начиная с осетрины и до бланманже, все лучшее было у нас на столе. За десертом, который тут же был соединен с чаем, пробка не хлопнула, но белое донское зашипело в бокалах, и, обратясь к радостно сияющей иконе, я сказала не английским спичем, а нашим русским, пришедшим на душу словом… Милая Надежда Степановна! Не смотрите на пятна. Эти строки письма закапаны моими слезами в минуту писания…»

– В общем, дальше личное, – сказала Надежда Степановна и, чтоб справиться с волнением, вышла в соседнюю комнату.

Они с Павлом Яковлевичем снимали большую квартиру в английской части Дрездена.

– Да, – сказал Павел Яковлевич тихо, – как бы Европа ни пыталась в соответствии с новой модой заменить в борьбе с евреями Христа наукой, а нам, русским, ни в чем, а в особенности в антисемитизме и патриотизме, без Христа не обойтись…

– Это не мода, – пытался я возражать мягко, – развитие идет, и обновление касается всего, в том числе и проблем, связанных с решением еврейского вопроса. Впрочем, женский антисемитизм никогда, наверное, не сможет обойтись без религии.

– Как это вы можете борцов с врагами христианского общества делить по признакам пола, – возражал Павел Яковлевич.

– Евреи прежде всего враги не христианского общества, – мягко возражал я, – а арийской расы, к которой мы с вами, уважаемый Павел Яковлевич, принадлежим. А понятие раса связано с физиологией. Физиология же меж мужчинами и женщинами неизбежно разная. Но в этом не только нет беды, а как раз наоборот, польза. Женский антисемитизм вносит облагораживающий и искренний иррациональный элемент, тогда как мужской антисемитизм вносит рациональную основу.

– Именно так, – поддержал меня Путешественник. – Когда сенат послал на утверждение императрице Елизавете Петровне представление об использовании еврейской торговли с выгодой для страны и казны, она наложила резолюцию: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли».

– Ныне не то, – сказал Павел Яковлевич. – Ныне сплошной меркантилизм… Помню, лет десять назад пришлось мне участвовать в одной возмутительной тяжбе… В городе Кременчуге местный торгаш, христианин-домовладелец, продал еврейской общине дом для иудейской молитвенной школы рядом с христианским храмом. А ведь согласно статье 150-й церковного устава еврейские синагоги и молитвенные дома должны быть не менее ста саженей от православных церквей… И представьте, пока Синод не вмешался, дело рассматривалось в пользу торгаша… Или возьмем другой прискорбный факт… Согласно статье 1416 Уложения о наказаниях, евреям запрещено присвоение христианских имен. Однако сплошь и рядом среди евреев, особенно образованных, попадаются то Петр, то Борис, то Григорий…

Надежда Степановна вернулась в столовую умытая и успокоенная. Подали устриц и бургундское вино.

– Мы местное немецкое пиво не употребляем, – сказал Павел Яковлевич. – Да и еда у них тяжелая… Наде нельзя, а я не люблю.

– Эх, соскучился я по русскому обеду, – сказал Купец. – Не люблю ни здешней еды, ни здешних ресторанов. Даже голубого угря с трудом ем… Лучшие рестораны в России, господа, это не при гостиницах, а на волжских пароходах… Ни один знаменитый ресторан Петербурга, Москвы, Киева или Варшавы не променяю.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Путешественник, – взять самолетный пароход «Некрасов». Билет первого класса тридцать рублей, на пятые сутки в Астрахани. Прислуга расторопная с приличным тоном хорошего дома. Обед из четырех блюд: щи, осетрина, рябчики и мараскиновый крем – рубль.

– А на Нижегородской ярмарке, – заметил Купец, – обед из четырех блюд полтора рубля, и прескверный обед…

Я люблю, когда русские люди ведут между собой такие разговоры. Мы в России слишком измучены проблемой, а ведь как раз беспроблемные разговоры часто указывают на то, что нация крепка и уверена в себе. Вот и сейчас, в момент такого беспроблемного отдыха, мне приятно наблюдать за нашей делегацией русских антисемитов со стороны. Надежда Степановна сияет мягкой, хоть и несколько увядающей уже русской красотой. Павел Яковлевич заложил по-аристократически салфетку за воротник. У него свежий, задушевный юношеский тембр, какой бывает у людей верующих и увлекающихся. У Путешественника умная бритая физиономия профессорского типа и нервно-живая речь. Купец говорит спокойно и безапелляционно, как всякая искренняя, но малокультурная натура.