Мы миновали проём и оказались в комнате с двумя выходами. По правую руку стояли длинные столы, уже покрытые слоем одежды. По левую — точно такие же столы, но на них лежали украшения, оружие и — да — отдельной кучкой медальоны. Я пригляделась… Маги что-то делали там, впереди, после чего слышалось тихое звяканье, а колдун — вернее, то, что когда-то было колдуном, человеком — начинал всё теми же деревянными движениями снимать с себя одежды и складировать их на столы. Была в этом какая-то запредельная бесчеловечность, но не чувствовалось маниакальной злобы, присущей людям с дефективной психикой.

Равнодушие — вот как это называется. Как по мне, наихудшая форма зла.

Дойлен, улучив момент, пригнулся, дёрнул меня за юбку и нырнул под один из столов, ещё пустой. Меня не пришлось долго уговаривать, чтобы сделать то же самое.

Всё правильно, дорогой мой. Маги-приёмщики не ждут, что кто-то из…партии товара проявит самостоятельность. Они всего лишь выполняют свою работу.

Так, наверное, вели себя работники у печей в концлагерях. Скучно, размеренно, делали рутинную работёнку.

Ух, как я ненавижу это…

Так. Ползком от неприятностей. Надеюсь, нас не заметят, столы широкие.

— Что-то много сегодня, — негромко проговорил один из магов.

— Много? — хмыкнул второй. Тоненько звякнула уроненная им цепочка очередного снятого медальона. Я сжалась от страха — вот сейчас он нагнётся поднимать и увидит… Не увидел. Смотрел в другую сторону. — На праздник зимнего солнцестояния работки привалит по самые уши… Э, а вот эту молоденькую в сторону. Туда последней пойдёт.

— Что, подружка давать перестала?

— Ну её к червям могильным, сволочь, только и знает, что пилить… Прогнал тварь.

— А пузо у девки не отрастёт? Нам потом знаешь, что за это будет?

— Не учи учёного. На мне амулет… Хрен с тобой, поделюсь.

Горы одежды и изделий из металлов на столах росли, очередь живых мертвецов таяла. Вот уже остался жалкий десяток, и старший из магов — счастливый обладатель амулета — препоручив младшему заканчивать с ними, отвёл в сторонку приглянувшуюся ему женщину. Молоденькая, красивая. С мёртвым взглядом куклы… Разложил её на свободном столе, спустил штаны и принялся за дело, мелькая на удивление тощим задом. Чёрт… Это ведь даже не изнасилование. Это больше на некрофилию смахивает. Всей разницы, что у женщины сердце исправно перекачивает кровь по сосудам, а лёгкие регулярно наполняются воздухом и выдыхают углекислоту. Меня чуть не стошнило. Судя по тому, как Дойлен — вообще-то большой ценитель женского пола — и тот отвернулся, беззвучно ругаясь, ему это зрелище тоже было не по душе.

Тем временем очередь иссякла. Младший маг сунулся было собирать в мешочки разложенные на столах украшения, пока его напарник тешил похоть.

— Оставь, — отрывисто бросил старший, не отрываясь от своего занятия. — За тебя приберут.

— Скоро ты там? — младшему, судя по голосу, явно не терпелось заняться тем же самым.

— Подождёшь. Тут у неё не тропинка, а торговый тракт… Что значит — красивая…

У меня помимо воли руки потянулись к ножу, спрятанному в сапожок. Заметив это, Дойлен отрицательно покачал головой. Он прав. Успеем посчитаться.

Нам пришлось сидеть без движения под столом ещё добрых полчаса, после чего молодуху отправили вслед за остальными — в левый выход. Сами же маги предпочли воспользоваться правым. Вот только незадача: чтобы пройти в видневшийся за радужной плёнкой коридор, они прикладывали свои серебряные магические жезлы к золотому кругляшу, вделанному в стену.

Так. Значит, этот выход для нас пока закрыт.

Воспользовавшись отсутствием посторонних, Дойлен молнией — я всегда поражалась скорости его движений — метнулся к столу с оружием и цапнул меч Линерита, то самый, с медвежьей головой на навершии. Всё правильно. Если есть выбор, то лучшего, чем оружие мага-пограничника, в княжестве не найти. Остальное либо дешёвые поделки захолустных оружейников — дерьмовое железо и такая же заточка — либо изящные, но никуда не годные столичные игрушки для богатых бездельников. Много золота, драгоценных камней, понтов, но никакого толку в бою. Мне же перепал кинжал нашего теперь уже наверняка погибшего соратника. Всё же лучше польского охотничьего ножика со съёмной ручкой — того самого, что я когда-то нашла на складе Ульсы.

— Можешь идти? — первым делом спросил Дойлен. Он-то прекрасно помнил, что меня били по ногам.

— Пока могу, — шёпотом ответила я. — Не в первый раз.

Не знаю, что на этот счёт подумал друг мой дорогой, но любой велосипедист меня поймёт. Словосочетание «асфальтная болезнь» кое-что ему скажет, от завала и банальных одиночных падений на мокрой трассе ни один профессиональный гонщик не застрахован. Проехать «на одной ноге» тридцать или сорок километров — это для нас в порядке вещей.

— Проверим, что там, — он кивнул на левый выход.

И, надев перевязь с мечом, обнажил клинок. Бережёного, как говорится…

Недолго думая, я выставила вперёд остриё кинжала, сунув ножны за пояс.

Кто бы там ни был, что бы там ни было, мы без боя не сдадимся.

Жёлудь в мешочке магически пульсировал, придавая уверенности. Что ж, спас один раз — будем надеяться, что не подведёт и во второй, и в третий.

Спасибо священному дубу Масента и логике программиста, которую в меня прочно вколотили пять лет универа и пятнадцать — работы над корявым кодом, своим и чужим. Если бы не эти два слагаемых, нас бы сейчас однозначно умножили на цифру ноль. Или поделили на бесконечность, что в сущности одно и то же.