Дорога только осложнила его моральный недуг. Клял лошадей, что еле плетутся, а они неслись, что было сил. Потом он обрушился на плохое состояние дорог, вспылил, отдал распоряжение об их ремонте, в гневе отшвырнул от себя пальто, подставил открытый влажный лоб гибельному дыханию осени, и чем больше Велли умолял его поберечься, доказывая всю опасность такого поведения, тем более опрометчиво вел себя император, и, казалось, бравировал перед лицом опасности. Результат не заставил себя ждать: сначала - надсадный кашель, а на следующий день, по прибытии в Orietoff – Орьетов, - приступ лихорадки. Той самой, что всю осень властвовала в крае - от Таганрога до Севастополя. Александр потребовал немедленно возвращаться той же дорогой в Таганрог, а так как он полагал, что еще раз смерть его не отпустит, то часть пути ехал верхом; наконец, не имея сил дольше держаться в седле, перебрался в экипаж. Он вернулся в Таганрог 5 ноября. Войдя в дом губернатора, упал в обморок.

Императрица, сама почти умирающая от болезни сердца - ей выпало пережить Александра всего на шесть месяцев - нашла в себе силы заняться мужем. Но, несмотря на несколько попыток сбить жар, фатальная лихорадка проявлялась вновь и вновь и каждый раз - с большей силой.

8-гo императору стало так плохо, что Велли потребовал себе в помощь Стоптингена [Stoptingen], врача императрицы.

12-го проявились симптомы воспаления мозга.

13-гo оба медика объявили императору, что требуется срочное кровопускание. Александр отказался от него наотрез, беспрерывно прося воды со льдом и отталкивая всякое другое питье.

На следующий день, в четыре часа пополудни, он спросил чернил и бумаги, написал письмо, запечатал его и, так как свеча продолжала гореть:

– Друг мой, - сказал слуге, - погаси свечу; ее могут принять за восковую и подумают, что я уже умер.

На другой день, к полудню, после очередного отказа позволить сделать ему кровопускание, согласился принять порцию de calomel - хлористой ртути; это было 14-го. К четырем часам дня болезнь приняла такой угрожающий характер, что позвали священника.

– Sire, - сказал Джеймс Велли [James Wellye] - если вы отказываетесь от помощи медицины, то вам ее нужно срочно принять от церкви.

– В отношении помощи, это все, чего остается пожелать, - ответил император.

15-го, в пять часов утра, в спальню знаменитого больного вошел исповедник.

– Отец мой, - сказал император и протянул ему руку, - обращайтесь со мной как с человеком, а не как с императором.

Священник приблизился к кровати, принял императорскую исповедь и соборовал умирающего. Велли вошел, когда исповедник еще находился там и отпускал грехи.

– Sire, - сказал он, - очень боюсь за исповедь вашего величества.

– Как это?
– спросил император.

– Ваше величество проявили такое упорство в отказе от всех способов лечения, что богу, может быть, станет угодно расценить вашу смерть как самоубийство.

Императора передернуло.

– Да делайте со мной, что хотите, - сказал он, - я принадлежу вам с этой минуты.

Велли тут же приспособил к его голове все 20 пиявок, но было уже слишком поздно: больного охватывал такой пышущий жар, что, несмотря на потерю крови, никакого улучшения не замечалось.

Вот император подал знак придвинуться к нему, как если бы он хотел что-то сказать совсем тихо. Императрица склонилась над его постелью. Но он качнул головой, сказав:

– О! Бог пожелал, чтобы, умирая, цари страдали больше других людей.

Затем, снова откинувшись на подушку:

– Ах!
– прошептал он.
– Они совершили там подлое дело...

Было ли связано это с явлением ему тени Павла?

В ночь с 15-го на 16-e император полностью потерял сознание. В 2 часа 15 минут он скончался. Склонившаяся над ним, императрица закричала. Она ощутила его последний выдох и поняла, что с ним отлетает душа, чтобы держать отчет перед богом. Потом, несколько минут спустя, успокаиваясь, она закрывала глаза императору, что оставались открытыми, обвязала голову платком, чтобы не отвисла челюсть, поцеловала его руки, уже холодные, и, упав на колени, снова молилась до тех пор, пока врачам не удалось проводить ее в другую комнату. Им предстояло произвести вскрытие тела.

Сразу же, как только болезнь принимала сколько-нибудь серьезный оборот, посылали курьера к великому князю Николаю, чтобы сообщить ему о состоянии императора. И курьеры отправлялись один за другим, потому что опасность смертельного исхода нарастала. Наконец, отбыл последний с письмом императрицы к императрице-матери:

«Наш ангел на небе, а я, я еще прозябаю на земле, но надеюсь вскоре соединиться с ним».

В самом деле, с возвращением тепла, императрица Елизавета покинула Таганрог, чтобы поселиться во владении, приобретенном для нее в Калужской губернии. Едва проделав треть пути, она почувствовала слабость, остановилась в Белове, городке в Курской губернии. Через неделю она, в свою очередь, отдала миру последний вздох.

Поговорим о новостях, которые были получены императором в Таганроге и которые произвели на него такой странный эффект.

То ли так совпало, то ли по подозрению, но был смещен с должности командир Саратовского полка Швейковский, на которого рассчитывали, чтобы захватить в Бобруйске императора, великого князя Николая и Дибича. Это смещение вызвало растерянность в Южном обществе, самом пылком, как мы сказали, из двух тайных обществ. Что произойдет, если и другие полки, которые вовлечены или которые их полковники думают вовлечь в заговор, будут обезглавлены, как этот? Решили немедленно поднять 3-й корпус 3-й гусарской дивизии и дивизионную артиллерию, идти на Киев и подослать в Таганрог убийц, чтобы прихлопнуть Александра. Нисколько не сомневаясь, что неожиданное известие о смерти императора вызовет распрю, даже войну, быть может, между Константином и Николаем, решили использовать это обстоятельство для провозглашения республики. Расследование показывает, что убить императора вызвался гусарский полковник Артамон Муравьев, но ему ответили, что он нужнее во главе полка.