Генерал национальной гвардии месье Жакмино много раз, отдавая приказы, пытался меня арестовать, но это ему никогда не удавалось. Как Тиберий на острове Капри, я имею 12 дворцов; как Дионисий в Сиракузах, я никогда не сплю двух ночей подряд в одной и той же спальне.

Монпу пошел к месье Жакмино.

– Вы не знаете, - спросил он, - что мешает Дюма отсидеть в тюрьме 48 дней?

– Дело в том, - ответил генерал, - что его не могут взять.

– Да нет, дело не в этом; просто он не хочет идти в общую камеру; вы понимаете, генерал, что 48 дней это - срок, обусловленный договором. Чтобы не мешали, он избрал для работы другое время суток; но если бы у него была отдельная камера, где можно спокойно работать, он пошел бы туда, как мышь в мышеловку.

– Дело действительно только в этом?

– Абсолютно, лишь в этом.

– Я предоставлю ему отдельную камеру, хотя все это глупо.

– Почему?

– Потому что нет смысла проситься в тюрьму, когда вот-вот будет объявлена амнистия.

– Что вы хотите! Он не желает ничем быть обязанным правительству.

– Передайте ему, что у него есть отдельная камера.

И другое ему сказали.

В тот же день Монпу мне писал:

«Мне нужно с вами поговорить завтра утром, на рассвете; не беспокойтесь, речь не о нашей поэме. Где я вас найду?»

Ничего не подозревая, я дал ему адрес моего дворца и номер моей комнаты.

На следующий день, в шесть часов утра, я услышал прерывистое звяканье колокольчика. У меня был надежный тайник, я мог к нему прибегнуть, но узнал голос Монпу и, преисполненный доверия, в рубашке – как был, пошел ему открыть.

Позади Монпу стояли муниципальные стражи.

– Как видите, - сказал мне Монпу, - я пришел говорить с вами не о поэме для меня; но вы заявляли мне о желании иметь отдельную камеру в отеле Б о б ы; я добился для вас такой камеры; вас ожидают там с таким нетерпением, что вот эти мессье пришли за вами.

– С радостью; пойдемте Монпу, - ответил я, - вы получите свою поэму.

И у Монпу появилась поэма, хотя я оставался в тюрьме 17, вместо положенных 48 дней: была объявлена амнистия. Я не считал себя обязанным делать себе харакири, чтобы, подобно Катону, уйти от прощения Цезаря. Ограничился сопротивлением и был выставлен вон теми же муниципальными стражами, которые меня туда привели. Это были те, кого К о н с т и т у ц и о н н ы й назвал сателлитами тирана.

Вот и все воспоминания, что проснулись во мне при виде Жосса. Все? Я ошибаюсь; цепь воспоминаний бесконечна; только они подобны разбегающимся кругам на воде от брошенного камня, когда последняя рябь уже неуловима и теряется в горизонтах вод.

Себе, Муане и Григоровичу мы предложили пройти эти две версты пешком и скорым шагом, потому что умирали от голода и потому что в надежде на добрый завтрак направлялись постучаться в дружескую дверь. В какую, я сказал - в дверь прекрасной и милейшей мадам Напталь-Арно, которая, на мой взгляд, с таким талантом сыграла столько ролей. Я должен был обедать у этих добрых друзей в предыдущую субботу. Минула целая неделя. Ради меня были развернуты пышные приготовления. Включая фейерверк из двух солнц и трех римских свечей. Но человек предполагает, а бог располагает. Накануне того дня, когда мне предстояло испытать радость встречи с ними, случилось вот что: пароход увез меня от Летнего Сада на Ладогу, и годовщина моего рождения, отпраздновать которую намечалось в 13 верстах от Петербурга, отмечалась между островами Коневец и Валаам.

Наконец, мы оказались перед столь желанной дверью, толкнули ее без доклада, как и принято у настоящих друзей, и увидели мадам Арно с учебником грамматики в руке, устроившей диктант двум своим дочкам. Третья, двух месяцев от роду, прибывшая из Парижа в Петербург, спокойно спала в своей колыбельке, что висела на шее матери, и была совсем не видна в этом теплом укрытии, в котором перенесла бы зиму с 30-гpадусными морозами. Что касается Арно, то он был на охоте, как раз в день ее открытия.

Наше появление и мать, и дети встретили радостными восклицаниями. Затем из уст хозяйки дома последовал вопрос с некоторым террористическим оттенком:

– Вы, случаем, уже не позавтракали?

– Нет, только собираемся завтракать; но мы умираем от голода, - ответил я бесцеремонно, чтобы не оставить выбора мадам Арно.

Позвали кухарку, и состоялся большой совет. Это нелегкая задача - импровизировать завтрак на даче в 13 верстах от Петербурга, чтобы удовлетворить три завидных аппетита, когда все, даже хлеб, нужно просить привезти из столицы. Словом, обнаружилось, что в кладовой есть утка, браконьерски убитая Арно до открытия охотничьего сезона. И более дюжины яиц. Но, предложив нам омлет и сальми [рагу из жареной дичи], чего было недостаточно для трех таких грозных ртов, как наши, она послала за провизией по всем французам колонии, и каждый из них, от имени родины, принял участие в складчине; у нас получился роскошный завтрак.