– Опять, идолы, свою машину завели! Ни днем, ни ночью покоя нет! Всю ночь собака лаяла, только я на рассвете прикорнула – эти гады тарахтят! Жаловаться буду на вас в муниципальное собрание!

– Вот ведь какие бабки образованные пошли! – уважительно произнес Тудыев, повернувшись к Надежде. – Какие слова заковыристые знает! И ведь не поперхнется. Рабочему человеку, чтобы такое выговорить, надо сперва грамм триста принять, а она натощак может…

Тут же он повернулся к бабке и заорал хорошо поставленным басом:

– Жалуйся, бабка, жалуйся, может, нам машину новую дадут, бесшумную, говорят, есть такие! А к собакам твоим мы вовсе непричастные! А что сейчас машина тарахтит, так на то рабочее время, имеем право, выполняем прох… профвилактические работы.

Закончив свое короткое, но энергичное выступление, Тудыев покосился на Надежду – мол, слыхала, мы тоже не лаптем щи хлебаем, знаем ученые слова.

Окно на втором этаже захлопнулось, посрамленная старуха ретировалась. На Надежду она не обратила ни малейшего внимания, и та порадовалась, что правильно все рассчитала. Тудыев поднял пудовый отбойный молоток и спустился в подвал к обреченной стенке. Первая оглушительная очередь пришлась немного в сторону от намеченной цели, посыпались осколки кирпича, запахло известкой и почему-то паленой шерстью.

– Не туда, дяденька, вот здесь, левее, – подкорректировала огонь Надежда.

– Не дрейфь, девонька, с первого раза всегда мимо получается, особливо когда утром. Второй раз попаду куда надо.

Однако второй раз он тоже промахнулся. Стена постепенно приобретала такой вид, что хотелось повесить мемориальную доску с надписью, что она особенно опасна при артобстреле. Надежда отошла от греха подальше, опасаясь, как бы не обвалился весь дом и не погребло их под развалинами.

Из задней двери бара выглянул невыспавшийся бармен с плохо запудренным синяком под глазом и возмущенно осведомился:

– Мужики, вы что тут, с ума посходили? Утро же! – с этими словами он прикоснулся двумя наманикюренными пальцами к виску, страдальчески поморщился. Видимо, для него утренние часы тоже тесно увязывались с головной болью.

«Принесла его нелегкая, – неприязненно подумала Надежда. – Ночует он тут, что ли? Верно Лена говорила – отвратный тип!»

– Ты, паря, занимаешься свои делом – и занимайся, – бросил Тудыев через плечо. – У тебя утро – а у нас наряд.

С этими словами он снова бросился на штурм неприступной стенки и на этот раз более успешно – молоток попал в нужное место, брызнули осколки бетона и открылась черная дыра.

– Совсем люди с ума посходили, – пробубнил бармен, ни к кому не обращаясь. – Только вчера заделывали эту стенку, а сегодня уже опять ломают.

Излив в этих словах накопившееся недовольство, он вернулся на рабочее место.

Тудыев гордо повернулся к заказчице и указал рукой на дело своих рук, точнее, своего отбойного молотка:

– Ну, хозяюшка, принимай, что обещали, в аккурат все сделали!

Надежда поблагодарила его и отдала обещанные две бутылки. Тудыев радостно потопал к напарнику. Оглядевшись и убедившись, что ее никто не видит, Надежда по самое плечо засунула руку в пролом, пошарила там и наконец нащупала полиэтиленовый пакет. Торопливо спрятав его за пазуху, она как можно скорее покинула место действия, которое ей почему-то хотелось про себя называть «местом преступления». Действительно, спрятанная за пазуху картина жгла ее, как раскаленное железо, и Надежда Николаевна впервые в жизни чувствовала себя преступницей.

– Ух, страху же я натерпелась! – призналась Надежда, стирая с губ ненавистную ярко-красную помаду. – Не дай бог, думаю, сейчас и правда кто-нибудь из начальства припрется! Ну давай посмотрим, что это за картина такая. Я, признаться, когда раньше в Эрмитаже бывала, больше к импрессионистам ходила, а в ту сторону и не глядела. Сама разворачивай, я не хочу к ней прикасаться – так, на всякий случай, а твоих отпечатков там и так навалом.

– Да уж, – вздохнула Лена и развернула холст.

– И ничего такого, – заявила Надежда после продолжительного молчания. – Девица, на мой взгляд, несколько полновата, но это мое личное мнение. И что его угораздило именно эту картину украсть?

– Он сказал – волосы длинные, как у меня, – усмехнулась Лена. – И потом – вам-то какая разница? Эта ли картина, другая… Ну был бы бедуин на верблюде…

– Ты права, – согласилась Надежда, – мне в данном случае все равно. Итак, давай к художникам собираться. Пока туда-сюда – занятия потом закончатся, мало народу будет, на виду окажешься. Так… Как бы это тебя нарядить, чтобы там, в академии, среди этих ненормальных людей искусства, ты смотрелась как своя?

– Мне главное, чтобы никто не запомнил, – вставила Лена.

– Внешность изменить надо, это дело хорошее, – согласилась Надежда. – Приблизительно я себе представляю, как художники выглядят, – чем необычнее, тем лучше. Так-так… – она критически рассматривала Лену. – Макияж самый простой, ну, если уже глаза подкрасила, то смывать не нужно…

Внезапно Надежда сорвалась с места и понеслась в прихожую, откуда послышалось ее чертыхание и крики:

– Лена, помоги!

Лена едва успела поддержать качающуюся табуретку и принять от соседки огромный чемодан, который та достала с антресолей. В чемодане находилась одежда – ношеная, но аккуратно сложенная и чистая.