– Тогда впусти его, Пол. И принеси нам чаю и кофе. – Как только слуга вышел, Олимпия взглянула на Брента и проговорила: – Ты представляешь, что он подумает, увидев нас с тобой за завтраком во всем домашнем?

– Я думаю, что больше всего он занят сейчас мыслями о том, как найти сына. Мы для него – пустое место.

Олимпия лишь успела кивнуть, когда в комнату поспешно вошел высокий светловолосый мужчина, довольно молодой. Он обошел Пола, в этот момент докладывавшего о нем, и резко остановился, увидев, что баронесса не одна. Брент поднялся, представился и предложил кресло гостю. После этого Пол внес кофе и чай.

– Пожалуйста, не томите!.. – взмолился маркиз, как только слуга вышел. – Вы написали, что у вас, возможно, есть новости о моем сыне.

Олимпия подавила желание тут же вызвать Генри и пристально посмотрела на мужчину, сидевшего в кресле как на иголках. Маркиз был очень красив, и Олимпия тотчас подметила в нем некоторые черты маленького Генри – такие же губы, такие же белокурые волосы и прекрасные голубые глаза. И еще она ощутила, что этот человек безумно любил своего сына. Но любит ли он свою жену настолько, чтобы закрыть глаза на опасность, которую та представляла для его ребенка?

– Милорд, я не ожидала, что вы в городе, – сказала баронесса. – Как видите, я не совсем готова к вашему визиту.

– Значит, вам на самом деле не известно, где мой сын? О боже, не могу поверить, что она сделала это! Как она могла так поступить со своим собственным ребенком? Я даже не представлял, насколько серьезно она больна.

– Она?.. – Олимпия вопросительно взглянула на маркиза.

– Я, вероятно, должен сказать, что скандал вот-вот разразится, если слухи уже не пошли. Я говорю о моей жене. Она забрала ребенка. Сказала, что продала его за десять гиней и что я больше никогда его не увижу. Я не мог поверить, но то, как она говорила о Генри… – Маркиз судорожно сглотнул. – Говорила так, словно забыла о том, что он и ее сын тоже. Можно было подумать, что речь шла о каком-то уличном оборванце, которого я привел в дом. Боюсь, я был слишком потрясен, чтобы выбирать выражения. Я был груб с ней. Конечно, нельзя быть грубым с женщиной, явно потерявшей разум, и тем не менее…

– Милорд, мне кажется, никто не станет вас ни в чем винить после того, что она сделала.

– Она повесилась, – шепотом проговорил маркиз. – В ту ночь, когда я начал поиски сына. Повесилась в нашей спальне. Вернее – в окне нашей спальни. Привязала конец веревки к кровати, другой завязала на шее и выбросилась из окна. Доктор Мартин сказал, что она не мучилась, потому что сразу сломала шейные позвонки.

– Ее уже похоронили?

– Да. Но за пределами семейного кладбища, так как церковь не захотела положить ее в освященную землю. Я был не в состоянии спорить с ними. Теперь я пришел к вам, но… – О господи, я не могу найти его! А ведь он совсем еще маленький ребенок. Ему всего пять. Как он сможет выжить там, куда она его продала?

Олимпия посмотрела на Брента, и тот, утвердительно кивнув, направился к двери, чтобы отдать приказание Полу. Понимая, что с минуты на минуту появится Генри, Олимпия сосредоточила внимание на маркизе.

– Она продала его в Доббин-Хаус. – Маркиз побледнел, и Олимпия тотчас поняла: во время своих поездок в Лондон он хотя бы раз, но посетил это место. Но почему же люди, знавшие про этот вертеп, давно уже не прикрыли его? Однако сейчас не было времени объявлять новый крестовый поход, поэтому Олимпия решила смирить свой гнев. – Малыш не пострадал. Там была женщина, которая сообразила, что может заработать на нем, и оставила его для себя. Мы полагаем, она ждала объявления о награде.

– Значит, ему не причинили вреда?

– Нет, но он страшно напуган. Боюсь, он все никак не может понять, почему вы не пришли ему на выручку. Я старалась ему объяснить, что вы не знали, где он находился, говорила, что вам потребуется время, чтобы разыскать его. И еще ему известно, что мать продала его. Она не сделала из этого секрета. Даже сказала мальчику, что из-за него вы перестали любить ее и что она не может этого перенести.

– Именно это она кричала и мне, – опять шепотом произнес маркиз. – Но что я мог поделать? Я люблю своего сына. Конечно, я люблю его, но любил и жену, невзирая на все проблемы, с которыми она столкнулась. Признаюсь, любовь начала ослабевать, так как жена временами становилась такой раздражительной, такой злой, такой ревнивой и несдержанной… А то, что она сделала с сыном… стало последней каплей. Мне показалось, что тогда любовь закончилась. Вероятно, она это почувствовала и убила себя.

– Никто не знает настоящей причины, по которой люди так поступают. Не вините себя. Все дело в ее душевной болезни. Если бы ваш сын не стал центром ее бреда, то стало бы что-нибудь другое. – Олимпия услышала шаги за дверью и улыбнулась. – Мальчик у нас, милорд. Разыскивая нескольких пропавших детей, мы натолкнулись на вашего Генри. Я не сразу сказала вам об этом, потому что не до конца понимала, почему ваша жена продала его.

– О, я никогда бы не поселил его снова с ней под одной крышей, даже если бы она и выжила.

– Сейчас мне это ясно, милорд. Я должна была убедиться в том, что мальчик не подвергнется снова опасности.

– Да, понимаю…

Тут дверь открылась, и маркиз порывисто вскочил. А малыш Генри вошел и замер как вкопанный, уставившись на отца. Потом проговорил:

– Ты меня нашел, папочка? – Он медленно двинулся к отцу. – Мама знает, что ты меня нашел?

– Мама больше не сделает тебе ничего плохого, Генри. – Маркиз подошел к мальчику и, склонившись над ним, провел дрожавшей рукой по его волнистым волосам. – Твоя мать была очень больна, сынок, поэтому поступила очень дурно. Болезнь сначала забрала у нее разум, а потом убила. Теперь мы с тобой остались вдвоем.