– Он уже пришел в себя?

Брент слушал, как она повторяла ему то, что рассказывал о сыне Стоун, и чувство ревности слабело. По тому, как Олимпия говорила об этом мужчине, стало понятно: он ей просто друг, не более того. Брент понимал, что ведет себя как эгоист – не может удержать ее возле себя, но при этом не хочет, чтобы она была с кем-то другим.

– Я обнаружила еще кое-что… – неуверенно добавила Олимпия. Ей не хотелось нарушать особую атмосферу, возникшую сейчас, когда они остались наедине.

– И мне это уже не нравится, – пробурчал граф.

– Как ты догадался?

– Ты как-то не так посмотрела на меня. Что же в очередной раз устроила моя матушка?

– Узнав, что нападение на меня ничего не дало, она решила уничтожить меня в глазах общества, связав с тобой.

– А ей поверят? Нас ведь никто не видел вместе. – Брент вдруг сообразил, что яростно стиснул в руке нож, так что ручка врезалась в ладонь. Надо было успокоиться.

– Это никого не волнует. Но Эмили сделала все от нее зависящее, чтобы подчеркнуть свое расположение ко мне. Надеюсь, это не обойдется ей слишком дорого. И, разумеется, рядом со мной находился маркиз. Так что это было не просто пренебрежительное отношение ко мне со стороны нескольких дам.

– Почему все слушают ее? Ведь кое-кому уже стало понятно: все, что она говорит обо мне, – чистейшая ложь. Тем не менее люди поверили сплетням о тебе…

– Сплетни, в особенности те, которые могут совершенно уничтожить человека, – это же кровь, текущая по жилам многих светских дам. Но Стоун отчетливо показал свое неудовольствие происходившим, и ощущение, что ко мне относятся с презрением, быстро прошло. Наверное, на этот раз уловка леди Маллам не удалась.

– Может, запереть ее в загородном доме?

– Через какое-то время она вновь примется за свои игры, и тогда тебе придется видеться с ней постоянно. Не думаю, что тебя это сильно обрадует. Хотя у меня появилась кое-какая информация от самой Эмили. – Олимпия рассказала о тех, кто потерял свои капиталы, а в двух случаях – и наследство. – Если это люди уважаемые и если они смогут выступить свидетелями, то тогда у нас появится возможность вызвать ее в суд.

– Видишь ли, если средства, полученные путем мошенничества и обмана, мать потом инвестировала официально, то она могла стать очень богатой, не нарушая закон.

– За эти годы я поняла, что многие к таким вещам – инвестициям и коммерции – относятся хуже, чем если бы человека застали на месте преступления.

– Мне очень жаль, что мать стала причиной твоих переживаний.

– О, все не так серьезно. Сначала меня словно полоснуло по сердцу, но потом Стоун и Эмили продемонстрировали мне такую поддержку, что я даже была слегка ошеломлена. – Олимпия усмехнулась, когда Брент засмеялся. – Но это было очень трогательно, а главное – сработало. Потому что те же самые люди, которые шушукались у меня за спиной, тотчас прикусили языки и отказались выслушивать новые сплетни. О, это было просто чудесно! Правда, немного удивительно. Надо будет записать все, что я там услышала про коммерцию.

– Но это потом, а сейчас – ешь, женщина. – Брент подмигнул ей. – Тебе потребуется много сил.

Олимпия вспыхнула и принялась за еду. Сердце неистово заколотилось, потому что ей стало понятно, чем сейчас занимался Брент. Он соблазнял ее, и она была вполне к этому готова. Бросив взгляд на свечи, она отметила, что граф постарался внести в обстановку долю романтики.

Когда же они, покончив с едой, сидели на ковре перед камином, потягивая вино, Олимпия вдруг сообразила, что не склонна к долгой неторопливой прелюдии. Ей захотелось как можно скорее избавиться от одежды, внезапно ставшей тесной, и то же самое проделать с Брентом.

– Расслабься, Олимпия, – сказал он, наклоняясь к ней и целуя в шею. – Ты уже отвыкла от меня из-за того, что мы какое-то время не были вместе? – Ему нужно было спросить об этом, и он молил Бога, чтобы она ответила отрицательно.

– Я просто думала, что, вероятно, не отношусь к тем женщинам, которым нравятся долгие прелюдии. Или… – Она повернулась к нему и прижалась к его губам поцелуем. – Или, возможно, я просто давно не дотрагивалась до тебя обнаженного.

Его пронзила дрожь.

– Ох, бедненькая! А я-то хотел действовать очень медленно, чтобы показать тебе, как, не торопясь, разжигают этот чудесный огонь, как получают от него удовольствие, как наслаждаются им.

– О, звучит замечательно, но для меня это что-то… слишком уж новое.

Брент начал расшнуровывать на ней платье.

– А вот это для меня тоже в новинку. – Он заметил, как она с подозрением прищурились. – Это не пустые слова, клянусь. Я человек опытный, Олимпия. Только с некоторым смущением вынужден признаться, что, как правило, бывал пьян в этот момент, поэтому мало помню из того, что тогда происходило. А с тобой… С тобой все по-другому. Я страдаю. Я горю желанием. Я помню каждое твое касание, каждый поцелуй и хочу еще и еще.