Значит, если пропустишь еще разок, никто и не заметит. Правда, Кассель. Тебя ведь вчера чуть не убили. Я хочу обсудить случившееся.

Вспоминаю о пистолете, спрятанном в моем шкафу. — Ничего особенного и не случилось,

говорю я.

Рада это слышать,

с этими словами Юликова вешает трубку.

Иду к машине, разбрасывая на ходу опавшие листья.

Несколько минут спустя Юликова собирает документы в стопки и отодвигает их в сторону, чтобы лучше меня видеть. У нее прямые седые волосы, подстриженные в каре чуть ниже линии подбородка, и птичье лицо — тонкое и длинноносое. На шее висят гроздья массивных бус. Несмотря на чашку горячего чая в руках и свитер, надетый под темный вельветовый пиджак, губы у нее немного синие, как будто она замерзла. А может, просто простужена. В любом случае она скорее похожа на учителя из Уоллингфорда, чем на руководителя федеральной программы по обучению детей-мастеров. Я знаю, скорее всего она нарочно так одевается — чтобы ее питомцы чувствовали себя уютнее. Скорее всего, она вообще все делает нарочно.

Но тем не менее это действует.

Она мой оператор, то есть ей полагается ввести меня в программу, как только мне стукнет восемнадцать — согласно сделке, заключенной мною с федералами. Ну а до тех пор… честно говоря, не знаю, что она должна со мной делать. Подозреваю, что она тоже не знает.

Как поживаешь, Кассель? — С улыбкой интересуется Юликова. Можно подумать, и правда хочет это знать.

Неплохо, пожалуй,

разумеется, это сплошная и нелепая ложь. Я почти не сплю. Меня мучают сожаления. Я одержим девушкой, которая меня ненавидит. Я украл пистолет. Но именно так положено отвечать людям вроде нее, которые оценивают твое психическое состояние.

Юликова прихлебывает из чашки. — Ну и как, нравится сопровождать брата?

Вполне.

Наверное, смерть Филипа заставила тебя внимательнее относиться к Баррону,

говорит Юликова. В ее взгляде нет угрозы, тон ее нейтрален. — Теперь вы остались вдвоем. И хотя ты младший, на тебя легла немалая ответственность…,

окончание ее фразы повисает в воздухе.

Пожимаю плечами.

Но если вчера Баррон подверг тебя опасности, мы должны немедленно все прекратить.

Нет, ничего такого,

отвечаю я. — Мы просто следили кое за кем — выбрали наугад — а потом Баррону понадобилось позвонить. Вот я и остался один на пару минут, тогда и увидел убийство. Погнался за тем парнем — за убийцей — глупо, наверное. Но он сбежал, вот и все.

Ты с ним разговаривал? — Спрашивает Юликова.

Нет,

вру я.

Но ты же догнал его в том проулке, верно?

Киваю, потом решаю, что лучше объяснить:

Ну, на пару секунд я его прижал. А потом он махнул через забор.

Мы нашли неподалеку сломанную доску. Он ударил тебя?

Нет,

говорю я. — Нет, ничего такого. Может, наступил на нее на бегу. Все случилось так быстро.

Можешь его описать? — Юликова подается вперед, глядя на меня таким взглядом, будто может распознать все мои мысли по мельчайшим непроизвольным движениям моего тела. Надеюсь, что это не так. Я неплохой лжец, но не мирового класса. В основном мне доводилось иметь дело с двумя разными видами преступников-взрослых, действия которых я мог предвидеть, и с мишенями, которыми можно было управлять. Но с Юликовой я чувствую себя беспомощным. Даже не представляю, на что она способна.

В общем, нет,

пожимаю плечами.

Юликова несколько раз кивает, будто верит моим словам. — Больше ничего не хочешь рассказать о случившемся?

Знаю, я должен признаться, что забрал пистолет. Впрочем, если я признаюсь, она обязательно спросит, зачем я его взял. Или, быть может, спросит Баррона, чем же мы занимались. За кем следили. Если он пребывает в подходящем настроении, то, возможно, даже и расскажет. Или, что еще хуже, придумает такую невероятную историю, которая выведет Юликову на Лилу куда быстрее, чем чистая правад.

Дело не в том, что я снова хочу совершать дурные поступки и лгать Юликовой. Я хочу научиться вести себя хорошо, пусть даже мне это не по нраву. Даже если я ненавижу ее за это. Просто в этот раз никак не получается.

Но вот в следующий… в следующий раз обязательно постараюсь. Все ей расскажу. Но в следующий раз.

Нет,

говорю я. — Ничего особенного и не случилось. Просто я сглупил. Впредь буду осторожнее.

Юликова берет со стола пачку бумаг, соединенных скрепкой, и с многозначительным взглядом бросает их передо мной. Я знаю, что это. Как только я их подпишу, перестану быть обычным гражданином. Я дам согласие следовать особым правилам и законам. И если я их нарушу, меня будет судить особый суд. Больше никаких присяжных. — Пожалуй, пора тебе оставить Уоллингфорд и посвятить все свое время обучению вместе с Барроном и другими.

Вы это уже говорили.

А ты отказывался,

она улыбается. Потом, выдвинув один из ящиков стола, достает платок и кашляет в него. Перед тем, как она его комкает, успеваю заметить на ткани темное пятно. — Наверно, откажешься и на сей раз.

Я хочу стать федеральным агентом и работать подсадной уткой. Я хочу…,

умолкаю.

Я хочу стать лучше. Хочу, чтобы вы сделали меня лучше. Но этого я сказать не могу, потому что это безумие. Вместо этого говорю: