Меж тем Апанас, этот великовозрастный дылда среди мальцов, ловко увертывался от летевших в него снежков, подаваясь в стороны узким гибким телом, и при этом успевал лепить твердые, больно бьющие снаряды, которые с мальчишеским азартом метал в своих противников, целя при этом в голову и в лицо. На его облегающем стан полушубке круглых белых меток было не в пример меньше, чем у других.

Тут он наконец увидел тащивших салазки девчонок и громко оповестил:

— Ой, хлопцы, глядите, оглобля пришла! — и тут же запустил в нее плотно сбитым снежным ядром, приготовленным для мальчишек.

Весь снежный огонь тут же сосредоточился на Леське, на ее сером платке. Она попыталась было, не обращая на них внимания, идти дальше, однако налетевший со стороны град снарядов едва не сбил ее с ног.

— Виринка! Вирысю, остановись! — безнадежно крикнула она вслед убегавшей подруге, призывая ее на помощь. Но Виринка и не подумала останавливаться; бросил свои салазки, она поспешно карабкалась по сугробам к своей хате, пользуясь тем, что целью была выбрана Леська, а ее как будто даже и не заметили. Не хватало еще — под снежный град соваться, нашла дурочку! Еще зубы повыбьют…

А снаряды все летели и летели в несчастную Леську; со свистом проносились они мимо ее висков, больно лупили по голове, по рукам, которыми она закрыла лицо от ударов. От жгучей обиды, что вся эта орда набросилась на нее на одну, что подруга трусливо сбежала, Леська заплакала. Слезы медленно текли по щекам, мочили прижатые к лицу грубые рукавицы, от чего те казались еще более жесткими и сильнее царапали щеки.

И вдруг она с удивлением обнаружила, что снежный огонь стал слабее, а потом и вовсе прекратился, однако возбужденные крики в ребячьей толпе усилились, и среди них особенно явственно был слышан низкий рев Апанаса:

— Спятил, да? Куды бьешь, зараза? Мозги тебе вышибить? Н-на!

Леська опасливо отняла руки от лица и поглядела в ту сторону, откуда ее только что так безжалостно обстреливали.

Апанас, ухватив за грудки мальчишку лет десяти, остервенело его тряс, пиная ногами куда ни попадя, а тот, все не унимаясь, размахивал кулачками и одновременно пытался поддать Паньку коленом. Остальные стояли вокруг и наблюдали за расправой. Кто-то из них еще крикнул:

— Врежь ему, Панас, врежь ему еще!

Мальчишке, видимо, все же удалось достать Паньку коленом, ибо тот, вконец озверевший, грязно выругался и с силой ударил его кулаком в лицо. Леське плохо было видно этого хлопчика: его почти целиком заслоняла Панькина спина, но она уже и так догадалась, кто столь нежданно выступил на ее защиту и теперь жестоко поплатился за это. Внезапно осмелев от этой догадки, она сама ринулась было на обидчика, но тот и сам уже отшвырнул беднягу прочь.

Хлопчик, не устояв на ногах, упал навзничь, раскинув руки; шапчонка слетела у него с головы, и черные вихры, разметавшись на белом снегу, резко ударили ей в глаза.

— Митрасю! — истошно закричала она, бросаясь на колени возле упавшего.

Лицо его было бледно и неподвижно, глаза закрыты. Левое веко уже наливалось лилово-синей тяжестью, из ноздри темным извилистым ручейком медленно стекала густая кровь. Леська отирала ее снегом, и слезы градом катились по ее смуглым щекам.

Краем глаза она заметила, как Панька метнулся ей за спину — хотел, видно, ударить сзади ногой. В мгновение ока она вскочила, повернувшись к нему лицом, и выхватила из-за пояса топорик, о котором совсем уже позабыла.

— А ну подойди только! — замахнулась она на обидчика.

Она, конечно, знала, что Паньке ничего не стоит выбить оружие из ее руки, но с другой стороны, у нее все же был топорик, а у Паньки — ничего, снежка сляпать — и то не успел. Вдруг да побоится?

Сперва она еще слабо надеялась, что сбежавшая Виринка все же вернется и приведет кого-нибудь на подмогу, но теперь было ясно, что на это рассчитывать не приходится.

Панька, однако, к ней не сунулся; трудно сказать, чего он больше поостерегся: синевато блеснувшего быстрого лезвия или же Леськиной отчаянной решимости и ее темных глаз, полыхающих жгучей ненавистью.

— Чумовая какая-то, — хмыкнул он. — Тю, оглобля! С головой-то у тебя как, эбьен? Верно люди говорят, что носа в вашу Длымь не сунуть — убьют ни за что! Ну, дайте срок, будет вам ужо от брата моего кровного!

И, злобно сплюнув ей под ноги, вразвалку зашагал прочь.

Митрась меж тем застонал, завозил головой и открыл глаза. Левый, заплывший, почти не открывался.

— Отошел! — всхлипнула Леська. — Больно, Митрасю? — спросила она сквозь слезы, прикладывая к подбитому глазу горстку снега.