Шрифт:
И еще раз.
И еще.
Долго так продолжаться не могло…
Костик быстро отступил на три шага, получив слева и сверху прикрытие – нависший выступ стены. Левой рукой выдернул нож из вшитых на бедре ножен. Новый план родился мгновенно. Не отступать. Пойти на сближение. Удар будет справа. Подставить «Штейер» как щит, а ножом по…
Удар действительно наносился справа – иначе мешали старые кирпичи. Но в какой-то момент клинок мгновенно, словно не подчиняясь инерции, изменил траекторию – и обрушился сверху. Костик почувствовал, как его голова взорвалась с грохотом ядерного взрыва – и этот взрыв мгновенно испепелил в яростной вспышке и графские развалины, и весь окружающий мир… Мира не стало. Костика тоже.
На самом деле череп издал, раздаваясь под напором отточенной стали, лишь негромкое «хрсст…»
Во второй половине ночи ветер растянул, разорвал тучи – и ущербный, но достаточно яркий месяц осветил графские развалины.
Бледные пятна лунного света чередовались с тенями. Одни из них, уродливые и густые тени искореженных стен, были неподвижны. Другие – призрачно-прозрачные тени растущих вокруг деревьев – шевелились, двигались, словно по руинам ползали загадочные, почти невидимые существа…
Еще два темных пятна двигались по внутренней, залитой мертвенным лунным светом стене графских покоев. Два силуэта. И – слышались два голоса.
Один – скрипучий, старческий – был тем не менее полон эмоций.
Другой, казалось, принадлежал человеку без возраста, – и звучал равнодушно и безжизненно.
– Забыл, КОМУ служишь? – негодующе попрекал старик. – Забыл, КТО тебя из дурки вытащил? КТО дал тебе слово и силу?
– Служат пусть собаки, – безучастно ответил собеседник. – Я лишь раздаю долги. И собираю. Долг Козыря будет первым.
– Последний раз говорю: отстань от Козыря! Отстань! Ленька – еще здесь. Он – лишняя пешка. Не белая и не черная – серая. Нет ей клетки на доске. Убери ее…
– За что мне убивать его?
Старик, похоже, смутился. Металла в голосе поубавилось, появились просительные нотки:
– Не надо убивать… Не спеши… Пусть уедет. Пусть отвалит от девки. Самое главное – пусть отвалит от девки… Она нужна целенькой. Шугани его как следует. Попорти шкуру легонько. Но пусть уедет живым.
– Хорошо. Но сначала – Козырь.
– Отруби ему башку!!! – заорал старик. – Отруби – и дело с концом! По-кх-кх…
Прокатившийся над руинами вопль захлебнулся в приступе кашля.
В ответе собеседника никаких эмоций по-прежнему не звучало:
– Нет. Не так быстро и не так просто. Ему еще есть что терять… И он потеряет все.
– Смотри, Санька… – В тоне старика сквозила неприкрытая угроза. – Думаешь, тебе терять нечего?
– Я сделаю, что ты просишь … Если ты ответишь: КОМУ все это нужно?
Старик помолчал. И тихо произнес:
– Тому, чье время пришло.
Собеседник не сказал ничего. Но ответ его не устроил. За много лет он смирился с мыслью, что и в самом деле имеет серьезные проблемы с психикой – нормальные люди не слышат в голове странные голоса и не выполняют их странные советы. Когда три года назад у него – стоявшего над измазанным землей свертком – за спиной неслышно возник старый Ворон и выяснилось, что голос слышит не один Сашок, раздумывать о природе загадочного явления он не стал. Все заслоняла радость: я не псих!
Но теперь Сашок все чаще подозревал, что все-таки болен.
А старик ловко этим пользуется.
Либо Ворон точно так же сошел с ума.
Кравцов, вернувшись в вагончик, рухнул на койку, не раздеваясь и не разуваясь. Свинство, конечно, но сил даже скинуть кроссовки не было.
Чувствовал себя он, как предпоследний спартанец к исходу битвы под Фермопилами – проще говоря, не ощущал почти ничего, кроме дикой усталости. И тело, и мозг охватило сонное отупение. Переполненный событиями день наложился на минувшую бессонную ночь, и организм заявил ультимативно: баста! Больше не могу! Стреляйте, отрубайте голову, – ничего не могу! Ни ходить, ни говорить, ни думать… Горизонтальное положение и восемь часов покоя – без вариантов.
Горизонтальное положение Кравцов принял. С покоем оказалось сложнее. Уснуть никак не удавалось. В голове вертелась мешанина из обрывков сказанного сегодня, и осколков подуманного, и фрагментов увиденного… Совершенно бессвязная мешанина: радостная улыбка вестницы смерти – царскосельской больничной дежурной – возникала на фоне залитого кровью сиденья «Оки», стоящего почему-то в глубине Поповской пещеры; звуковым фоном служил спокойный голос Костика, перебиваемый истеричными выкриками Пашки, а в голове стучало ликующим метрономом: Наташка жива! Наташка жива! Наташка жива!