Мать Пилле ожеребилась в прекрасный июньский день. Почему-то жеребенок не смог сразу вылезти из брюха и его затолкали обратно. Потом опять и опять. Это продолжалось долго, и когда жеребенок, наконец, приземлился на луг, то не соображал, как нужно сосать. Что-то переклинило в его голове. Он хоть и высасывал молоко, но не глотал. Язык был в молоке, но все выливалось из уголка рта. В конце концов, жеребенок обессилел, зашатался на своих длинных ногах и опять рухнул на землю. Его пытались поддержать, но ничего не помогало. Жеребенок лежал и задыхался. Все решили, что этот черненький трехдневный жеребенок отправится туда, откуда только что пришел — то есть, в никуда. Совершенно случайно мимо проезжал Уве, ветеринар, он увидел, что жеребенок отдает богу душу. Положил Пилле под капельницу и насильно влил в горло молоко. Кобыла жалобно наблюдала за всем этим, но ничем помочь не могла. Уве предупредил, что все решится к утру. У жеребят это происходит молниеносно. Было, и уже нет. Как фокус. Пеэтер побоялся остаться дежурить возле Пилле, поехал домой и напился, а утром вернулся назад. Жеребенок стоял под брюхом кобылы и сосал молоко. На следующий день он уже носился, подбрасывая зад, как настоящая лошадь.

Бельгиец пару раз перепрыгнул через маленький крест и перевел лошадь на шаг. Девочка все повизгивала. Иво сделал из креста изгородь и приподнял ее. Пилле под настроение запросто могла упереться. Иногда, если на нее накатывало, она артачилась даже перед десятью сантиметрами, но на сей раз — нет. Она прыгнула. Словно Пеэтер ей осточертел. Пеэтер почувствовал, что его жестоко предали.

— Сколько ты запросил, Иво?

— Семь. Что-то не так?

— Нет.

— Тогда почему ты спрашиваешь?

— Ничего, это я так просто, — сказал Пеэтер.

Бельгиец шагом подъехал к жене и дочери. Финская жена подняла рыжулю, и отец посадил ее перед собой на шею лошади.

Видно, что он запал на Пилле. Еще бы! Бельгиец остановил лошадь и протянул девчонку матери. Но рыжая на финском потребовала посадить ее обратно. На финском? Или это уже был французский?

— Кажется, ты сбудешь лошадь с рук, сказал Иво.

Пеэтер прикурил и глубоко затянулся. Так.

— Ты снова закурил?

— Этот чертов кризис все нервы истрепал. Снова начал!

Наконец, бельгиец слез с Пилле, девчонка тоже. Они взяли лошадь за поводья и подошли к Пеэтеру.

— C' est bien! I' ll take her! — сказал бельгиец.

— Ну, что скажешь? — спросил Иво у Пеэтера.

Маленькая рыжуля теребила отцовскую руку и прыгала как чертенок. Пилле-Пилле! Затем она выудила из кармана кусок сахара и протянула лошади. Вообще-то у Пилле была противная манера хватать сахар, нисколько не беспокоясь, глотает она его вместе с пальцами или без. Однако сейчас она словно шимпанзе свернула губы в трубочку и нежно сняла сахар с ладони девочки. Бельгиец протянул Пеэтеру руку. Пеэтер проигнорировал ее.

— Скажи ему, что Пилле стоит десять!

— Чего?

— Десять тысяч евро!

Пеэтеру уже самому казалось, что с самого начала он хотел десять тысяч. Слава Богу, что он произнес это теперь вслух. За семь тысяч козу можно купить, а не лошадь. Кто поил ее, трехдневную, молоком, кто ночами не спал? Кто?!!

— This horse is ten thousand euros, monsieur, kymmenen tuhatta! Ten thousand, it' s not a cheap one, you understand me?

Это вранье, что французы, даже если они и бельгийцы, не понимают по-английски. Зубной врач снял солнечные очки и ощутимо разозлился. Как по-французски «сердитый»? Аж щетина встала дыбом.

— I had your word!

— No word, no words, десять кусков и все! When she was a child, ma ajattelen, etta Pille, sitten. да что я тут распинаюсь, Иво, если не хочет, значит, не хочет! No horse! I say ten! — отрезал Пеэтер.

Он отошел на пару шагов. Покурить. Бельгиец насупился, Иво расстроился. Финская мама взяла дочку за руку и попыталась увести с площадки.

— Allez, allez, Michelle, allez! On' s en va!

Но девчонка уцепилась за уздечку Пилле и уперлась ногами в землю. Очевидно, масляная голова не мог заплатить десяти тысяч. Он взял девочку за другую руку и насильно потянул прочь. Перед Иво Пеэтер чувствовал себя виноватым. Перед бельгийцем — нет. Он ему ничем не обязан! Пусть этот Будуин разбирается со своими лошадьми.

— Забирай свою кобылу, — сказал Иво. Весьма мрачно.

— Но ты же меня понимаешь, а, Иво?!

— Знаешь, пошел ты!

Что делать! И пойду. Пеэтер забрал у Иво поводья и пошел. Зубной врач вместе со своей семьей что-то втолковывали Иво. Не особенно радостно, но уже и не так сердито. Рыжуля вытирала заплаканные глаза и почему-то смеялась сквозь слезы. Пеэтер уже выходил за ворота, когда его нагнал бельгиец и вытащил из кармана пачку денег.

— Он заплатит наличными всю сумму, — сказал Иво.

— Десять тысяч?!

Дальше все происходило как во сне. Противиться Пеэтер уже не мог. Девчонка вырвала из его рук поводья и кинулась обнимать Пилле. Бельгиец отсчитывал деньги прямо на ладонь Пеэтера. Одна. две тысячи. три. На четырех тысячах у Пеэтера помутнело в глазах. Все же удалось сдержаться и не заплакать. Чертов Иво! Десять! Бельгиец досчитал деньги, Пеэтер запихал их в карман.

— Cherie! Michelle! — Бельгиец поманил дочь, но та — ноль внимания. Выгуливала Пилле. Та вела себя по-предательски — ушки на макушке и следовала за девчонкой.