– Офицер-кавалергард. Некий Охотников. Она хранила письма в тайнике, в шкафу, где лежал портрет и вещи ее умершей дочери. Вероятно, в знак того, что именно он был отцом ребенка.

Супруги молчали. Давняя история не была для них тайной. Но одно дело слышать краем уха, а другое – убедиться своими глазами.

– Давай сожжем их сейчас же, – предложил Никс.

Александра кивнула.

– И давай поклянемся, что мы никогда…

Потрясенные до глубины души открывшимся нечестьем, счастливые собственной участью, они искренне осуждали Елизавету в глухоте любящих сердец и не могли представить, при каких обстоятельствах изменили бы друг другу…

Александр Христофорович умел ждать долго. Наконец был схвачен печник с целым ворохом угрожающих записок в шапке. Читать он не умел и повинился, что грамотки ему дал знакомый фельдфебель Яков Протопопов, что с Литейного. «Живет у самого графа», – понижая голос, сипел мужик. За целковый в день он рядился оставлять цидулки под коврами, на каминных полках, за стрелками часов. Одну затейник даже наколол на лук Амура, поддерживавшего хрустальную жирандоль.

Печника закатали на вечное жительство в Олонецкую губернию. Там тоже печки нужны. Фельдфебеля же арестовали и посадили на дворцовую гауптвахту.

– Он, конечно, не сам придумал, – сказал царю Бенкендорф.

Николай кивнул.

– Этот человек – любимец графа Аракчеева, – настаивал генерал-адъютант.

Император поднял на собеседника глаза. Чего от него хотят? Заточить Змея в Петропавловку? Было бы справедливо.

– Как вы полагаете, зачем ему это понадобилось? – вместо ответа спросил государь.

– Не берусь гадать, – замялся Александр Христофорович. – Вероятно, думал напугать вас.

– Меня?

В вопросе было столько горькой иронии, что генерал отвел глаза.

– Разве ваше величество ничего не боится?

Никс вздохнул.

– Отчего же? Боюсь. Что революция перешагнет в Россию. И мы нахлебаемся кровавой каши. Или, когда начнется война с турками, персы нанесут удар на востоке, а поляки на западе. Будем плясать между трех огней. Или наши союзники, почуяв слабину, объединятся и попрут нас из Европы – в леса и болота. А этого, – он бросил презрительный взгляд на записки, – уже нет.

Что-то подобное Бенкендорф подозревал.

– Думаю, Аракчеев был уверен: осознав степень опасности, вы станете искать защиты у него. Как… – Александр Христофорович не знал, стоит ли договаривать.

– …мой отец и брат? – хмыкнул Николай. – И что они нашли?

Генерал-адъютант развел руками.

– Надо решить относительно фельдфебеля.

– Ваше величество, – голос генерала дрогнул, – этот человек помог мне в прошлом году, перед самым мятежом, когда по повелению вдовствующей императрицы я ездил в Новгород. Мое свидание с графом было… не из приятных. Протопопов устроил мой побег.

Николай поднял брови.

– Вот как? Что ж, отпустите его к месту службы. А хозяина… – Повисла пауза. Царь не знал, как поступить. После всего, что Змей учинил в Новгороде, хотелось судить начальника военных поселений и повесить на другом конце перекладины, рядом с мятежниками. Но он был другом покойного брата. И такой поступок назовут местью.

– Пусть уезжает из России. Надолго. А по возвращении не смеет показываться в столицах. Местом его пребывания назначаю Грузино. Пусть вечно помнит и свою прежнюю власть, и свои злодейства.

Александра Федоровна шла по парку, стараясь не ускорять шаг. Розовый кисейный зонтик от солнца. Белая шляпка с шелковыми цветами. Круглая сумочка на ленте, сквозь которую продета рука в перчатке. Да, она просто прогуливается. Правда, одна, что необычно. Но иногда полезно совершить променад и подумать в уединении.

Зайдя подальше, под цветущие липы, молодая императрица обнаружила скамейку и пристроилась на краю. В случае чего у нее есть книга. Роман Остин «Гордость и предубеждение». Весьма поучительно. Никого не касается, что между страницами спрятаны листки из дневника покойной Елизаветы. Запретный плод сладок.

«Пасхальной ночью, воскресенье, 5 апреля 1803 года. По дороге в церковь очаровательный взгляд. Глаза сияли, в них выражалось беспокойство остаться незамеченным. Потом удовольствие: “Ах, я вновь вижу вас, а вы разве меня не видите?” Наконец, пламенный взор, внесший бурю в мое сердце».

Александра понимала, что совершает нечто предосудительное, и потому пряталась. Ей было стыдно самой себя. Вчера обманула мужа, а сегодня… читает преступные откровения падшей родственницы. Как далеко может завести женщину одна маленькая ложь!