В Петербург прибыли уже в сумерках. Бенкендорф имел приказание доставить фон Бока непосредственно к царю, но не в Зимний, а в Аничков – домой. Бедняга метался и раз сто переспрашивал, тот ли это царь, которого он обидел, или какой другой, менее мстительный. Не желая подвергать несчастного дополнительному конфузу, генерал провел его через один из служебных входов, и так все пялились.

Комната, в которую Александр Христофорович впустил спутника, представляла собой будуар. Никого из семьи не было. Император сделал другу знак удалиться и оставить его с фон Боком наедине. Бенкендорф так и не узнал, о чем они говорили. Когда через час полковник, пошатываясь, вышел, на его лице было странное выражение. Он обратил к генералу осмысленный взгляд и произнес не без достоинства:

– Этого надо было дождаться.

– Что значит уехала? – Александр Раевский не мог поверить своим ушам. – Кто ей позволил? Как ты могла ее отпустить?

Он схватил Лизу за локоть – не до церемоний – и рывком развернул к себе. Но графиня с не меньшей твердостью отстранилась.

– Разве в мои обязанности входило удерживать вашу сестру?

Ее холодный тон подействовал на кузена, как ведро воды.

– Вот, значит, как? Заговор? Против меня?

Он не владел собой от ярости.

– Это ты, ты во всем виновата! Разговаривала с ней! Поддерживала сумасбродные мечты!

– Вам везде чудятся предатели.

Елизавета Ксаверьевна попыталась пойти прочь.

– Александрина! В саду холодно! – позвала она дочь. – Темнеет!

– Нет, ты будешь отвечать! – взвыл Раевский, вцепившись в обе руки кузины. – Ты пережить не могла, что благодаря Николино моя семья станет богатой! Что я окажусь равен тебе!

Лиза попыталась освободиться, но тщетно.

– Тебе нравилось топтать и унижать нищего воздыхателя. Торжествуй! Мари бросила все! Как ее уговаривали Волконские бабы! Как умолял эта тряпка Серж!

Полковник был так потрясен, что забыл о непреложных правилах, принятых им в обращении с кузиной. Графиня отшатнулась.

– Оставьте меня!

Но приступ гнева уже лишил Александра последних сил. Застонав, он осел на крыльцо и схватился руками за голову.

– Все эти месяцы я употребил, чтобы уговорить ее. А ты, вместо того, чтобы действовать с нами… Ты…

Лизе стало жаль его. Она видела, что Раевский не выдерживает больше давления обстоятельств. Что он жилы надорвал, таща свое неугомонное, безалаберное семейство из нищеты. И пусть его методы запугивания сестры сомнительны. Но преследовал-то он благородную цель! Спасти близких от разорения. Разве не того же хотела Мари, два года назад дав Сержу согласие стать его женой? Теперь она воображала, что любит и жертвует собой. Разубедить ее было невозможно.

Лиза села рядом с кузеном на ступеньки и взяла его за безвольно опущенную руку. Когда-то она ненавидела этого человека, а еще прежде любила. Теперь его боль причиняла ей почти такие же страдания, как и ему самому.

– Клянусь, я ни в чем не виновата перед тобой.

Он знал. Первая вспышка гнева прошла. Рядом сидела женщина, за близость которой он отдал бы все свое естество, по кусочку.

– Прости. Я не сдержался.

Мудрено было сдержаться. Почти год мытарств. Камергер Раевский! Красиво звучит. Но скоро ему впору будет ходить за плугом. Или отплясывать на базарах с медведем. А сестер нарядить в цыганские юбки и заставить бить в бубны! Раньше они были просто бедны. Теперь двигались к катастрофе. Положение мог спасти только удачный брак. Мари отдали на заклание. Но жертва оказалась напрасной. Эта дурочка отрекалась от состояния, чтобы ехать в Сибирь!

Возможно, все от Петербурга до Нерчинска будут восхищены ее поступком. Но лично у него зла не хватало…

Легкая рука Лизы легла Александру на волосы.

– Это ее решение. Попытайся понять.

– Ее решение! – он снова взвился, но сил на новый всплеск уже не было. Фыркнул, плюнул, как неразорвавшаяся петарда в уже прогоревшем фейерверке, зашипел и вдруг уткнулся лицом в колени Лизы, ища защиты.

– Бедный, бедный мой! – Ее ладонь продолжала гладить кузена по голове.

Так их и застала маленькая Александрина, вылезшая из кустов сирени у крыльца. Удивленно посмотрела, наморщила отцовский длинный носик и побежала в дом.

Вечером Лиза сказала матери:

– Положение Раевских после отъезда Мари отчаянное. Им надо чем-то помочь.

– Я уже думала, – отозвалась старая графиня, накидывая на ноги дочери поверх одеяла медвежью шкуру. Она, как прежде, приходила перед сном поцеловать всех своих детей. – Я бы хотела определить им пенсион в размере десяти тысяч, пока дела не поправятся. Но ты же знаешь, Николай слишком горд, старый упрямец! К тому же, боюсь, он не понимает ситуации так ясно, как Александр.

– Может быть, – с сомнением произнесла графиня, – стоило бы выплачивать деньги именно Александру, чтобы он употреблял их на семью, не говоря отцу?