Сейчас солдаты слушали своего сержанта словно выборного вожака артели, как бы ожидая себе приговор на жизнь или смерть, на честь или позор. Все знали, что подчинятся этому приговору беспрекословно – таков обычай. Вовсе не устав, а то, что в крови, в душе от веку.

– Решил я, пробиваться будем! – Ефрем обвел всех взглядом.

Солдаты, как будто повеселели – все же надежда какая-то.

– Кони у нас сытые, в силе. Канониры, пушку законопатить немедля! Коней разобрать, ружья зарядить, сабли приготовить! – скомандовал Ефрем и позвал: – Иван!

– Слушаю, – откликнулся один солдат.

– Ступай и отковырни землю от бочонка потайного, под стеной.

Все немедленно сели в седла, пушку заклепали, стали ждать Ивана. Тот подбежал к мине под частоколом, машинально выглянув за него и закричал истошно, выпучив глаза:

– Лезут!.. Ефрем, они уже на стене!..

– Отбрось землю от бочки, быстро!

Иван охапками копнул несколько раз. Показался край бочонка. Из-за кольев, сверху, прямо над Иваном высунулась голова в черной бараньей шапке. Ефрем выхватил из-за пояса пистолет, выстрелил. Голова в папахе исчезла. Иван тоже присел от грохота.

– Быстрее назад! – крикнул Ефрем Ивану.

Тот подбежал и впрыгнул в седло приготовленного ему коня.

А через тын уже перемахнули несколько нападавших. Увидев перед собой всадников, они остановились в нерешительности.

– Братцы, по бочонку, залпом пли-и! – заорал Ефрем…

Солдаты дали дружный ружейный залп. На месте прорыва бунтовщиков с грохотом и дымом вздыбилась земля. Клочья разодранных тел, щепок и туча пыли взметнулись вверх. Взвыв от ужаса, толпа мятежников покатилась с крепостного вала. За ними из дыма и пыли, размахивая саблями, давя и рубя отставших, вынеслась команда Ефрема. Нападавшие были так ошеломлены, что разбегались, ни о каком сражении не помышляя. Ефрем галопом повел свой отряд на север, к Оренбургу.

Между тем бунтовщики скоро пришли в себя. Вид кровавых ошметков, оставшихся от их товарищей, подхлестнул тех, кто были на конях, со звериной яростью броситься в погоню за солдатами. Кони у мятежников оказались резвее, чем полагал Ефрем. Они стали настигать беглецов.

– Егор, – крикнул на скаку Ефрем, – уводи людей! Я задержу их!

– Негоже так-то, Ефрем, командира-то в бою бросать! – ответил ему солдат из головных.

– Уводи! Иначе всех побьют! Бог даст, я их по степи помотаю и оторвусь!.. Их, глянь, не так уж и много!

– За одним они гоняться не станут, а мы здеся больше сгодимся! – подытожил вмешавшийся в перепалку Михей. – Верно, братцы?

– Верно, верно! – разом откликнулись все.

– Коли так, братцы, тогда по-ихнему же, по-казацки – разом поворот и в атаку! Айда-а-а! – крикнул Ефрем.

Разойдясь на две стороны, развернувшись по ходу движения, солдаты по-казацки, лавой, с криком «ура» бросились на преследователей.

Десятка три бунтовщиков, скакавших с визгом и гиканьем растянутой гурьбой, в беспорядке заметались, остановились, а кто-то даже развернулся. Однако несколько отчаянных казаков и киргизов продолжали наступать яростно.

Передовой киргиз в малахае и полосатом халате с ходу налетел на резко возникшего перед ним Ефрема. Ловко поднырнув под занесенную Ефремом саблю, он рубанул боковым ударом своего кривого клинка. Глубокий кровавый порез лег над правым ухом Ефрема. Но следующего преследователя Ефрем сам достал. Проскочив первого противника, на втором замахе он точно угодил саблей по голове молодому мужику, лихо, но неумело ввязавшемуся в драку. Тот свалился как мешок под ноги коням, даже не вскрикнув.

Решительный натиск принес поначалу успех солдатам, но пугачевцы, видя, что их больше, взялись окружать отряд Ефрема. Маневрируя, солдаты не давали сомкнуть кольцо, но силы были явно не равны.

На Ефрема навалились сразу трое. Он, сорвав с плеча ружье, выстрелил в одного – убил. Инстинктивно вскинул бесполезное уже оружие, защищаясь от сабли казака и уронил его вместе с отрубленным большим пальцем левой руки.

Другой казак ткнул в Ефрема пикой, но сам повалился на бок, зарубленный подоспевшим Михеем. Все же пика ударила Ефрема в голову, повыше лба, и он потерял сознание.

Когда Ефрем очнулся, было уже темно. Один глаз его не открывался: кровь, залившая половину лица, запеклась Сильно болела левая рука.

Он пошевелился. Понял, что связан. Одним глазом видел, как по кустам полыни пляшут отблески костра, горевшего чуть поодаль, у него за спиной. Босыми ногами он чувствовал остывшую к ночи землю. Попытался оглянуться. Веревки не позволили. Тогда он стал осторожно переворачиваться. Это ему удалось.

Перед собой увидел еще два связанных тела, а шагах в десяти догоравший кизячный костер и с дюжину людей вокруг него. Все они дремали, развалясь как попало. Из темноты слышалось похрапывание лошадей. Он вздохнул, перемогая боль в руке.