— Благодарю, я предпочитаю это сделать один, дайте только ключи и электрический фонарик.

— Но там везде горит свет, во всех подвальных помещениях.

— И все-таки я бы хотел захватить фонарик, в вашем пансионате свет иногда неожиданно выключается.

— Как пожелаете, вот, пожалуйста, ключи и фонарик. А я здесь вас подожду, ладно? Приготовлю бутерброды, я располагаю такой водкой!

— Перед обедом?

— Для возбуждения аппетита.

— Но все-таки, каково ваше мнение о случившемся?

Владелец пансионата, казалось, только и ждал этого вопроса. Хотя он и сделал вид, что глубоко задумался, пощипывая свою щегольскую бородку, скрыть удовлетворения ему не удалось.

— Что ж, уважаемый пан Ковальский, я, пожалуй, поделюсь с вами своими соображениями. Правда, я уже имел удовольствие сообщить их поручику Вятеру, но сейчас, как мне кажется, я располагаю дополнительной информацией. И если вы сочтете целесообразным довести ее до сведения милиции, я возражать не буду. Более того, — я готов письменно подтвердить все то, что скажу вам. Итак… Знаете, кого я считаю подозреваемым номер один? Ни за что не догадаетесь! Редактор Милевский! — Последние слова он произнес коротко и внушительно, и они прозвучали особенно впечатляюще на фоне довольно длинного и запутанного вступления.

— Подозреваемым номер один? Значит, есть и номер два?

— Рожновский! Извините, всего лишь Рожновский! Может, внешне я и похож на недотепу, что до пяти не сумеет сосчитать, но мне многое известно, например, что он сейчас в Швеции!

— Вы действительно много знаете. Интересно, откуда? Во всяком случае, эти сведения надо сообщить в милицию. Вы не возражаете?

— Конечно, не возражаю, я специально для этого и говорю с вами. И еще. Не мешало бы обратить внимание и на норвежца, господина Нильсона.

— Так это будет третий? Многовато подозреваемых, во всяком случае, на два больше, чем надо. А почему норвежец кажется вам подозрительным?

— Ну, подозрительным — это сильно сказано, просто у меня есть некоторые соображения, да, соображения — вот верное слово. Итак, в прошлом году, в начале курортного сезона, ко мне обратился пан Милевский с предложением организовать у нас в пансионате шахматный турнир. Я согласился, ведь дело хорошее, правда? Тем более что погода стояла жуткая, дожди шли не переставая, телевизионные передачи летом — сами знаете какие, заняться абсолютно нечем. Вот я и подумал, что шахматный турнир придется как раз кстати, тем более что я и сам очень люблю шахматы и играю неплохо. У меня часто останавливался пан Рожновский, и я с ним играл, так, представьте, однажды даже выиграл у него! Поэтому я всячески поддержал предложение моих жильцов, приобрел несколько комплектов шахмат, в складчину мы купили коньяк, я подумал, что коньяка будет мало и — была не была! — купил кубок. Бог с ними, с этими деньгами! Началась игра. И вот тут-то я и заметил, что игра идет какая-то странная. Я не ребенок, пан Ковальский, меня не обманешь, от меня ничто не скроется. Заметил я, что игра идет необычная…

— Что же в ней было необычного?

— Игра велась с каким-то особым ожесточением, я бы сказал, даже с яростью! Кубок кубком, коньяк коньяком, это понять можно, да и моральное удовлетворение — вещь нешуточная, но не идти же по тру… Ох, извините! Просто я заметил — некоторые играли так, как будто от результата партии бог знает что зависело, какие там кубок и коньяк…

— У вас создалось впечатление, что ставкой в игре было что-то гораздо более важное?

— Вот именно! Я сразу это почувствовал.

— А вас не удивило, что Рожновский не играл? Когда я разговаривал с Милевским…

— Еще как удивило! А у вас голова работает, пан Ковальский, ха-ха-ха! Ой, работает! Я сам был удивлен и даже спросил об этом Рожновского, он отделался ничего не значащими словами — дескать, у него нет времени, то да се, дела в Щецине, которые требуют постоянного присутствия…

— И все-таки, говорят, он присутствовал при всех партиях, которые играла его супруга?

— Вот именно! — Боровский с уважением посмотрел на детектива. — На это время у него нашлось. Да что тут, я не сомневаюсь, что он помогал ей выигрывать.

— Все, что вы мне сообщили, чрезвычайно интересно. А как вы сами думаете, что было ставкой в турнире?

— Думаю, что шкатулка.

— Та самая, которую искал Рожновский? Мне рассказала о ней панна Чедо. А кто, по вашему мнению, был наиболее заинтересован в исходе игры?

— Милевский и скандинавы, ну и в некоторой степени художник, хотя он и не очень сильный игрок. И еще, разумеется, пани Рожновская.

— А в шахматном турнире этого года?

— Вы же сами видите — те же!

— Ваше мнение об игре художника?

— В этом году он играет несравненно лучше, прошлым летом одни проигрыши, смотреть не на что. А теперь подумайте хорошенько, пан Ковальский, над тем, что происходит на турнире. Кто был его инициатором? Пан Милевский. Кто проявляет наибольшую заинтересованность в исходе турнира? Пан Милевский. Кто проявляет наибольшую энергию и настойчивость в игре? Пан Милевский. Ну и самое важное — в прошлом году он наверняка был бы победителем турнира, если бы не Наталья Рожновская…