— Ура! — Тост подхватили все, и рюмки снова зазвенели.

— А теперь я должен идти.

Однако из дюжих рук Потапчука и Кашина не так легко было вырваться.

— Сэр! — крикнул Репетюк. — Вацеку ничего не стоит арестовать вас вторично. Так что учтите, милорд. К тому же арест еще не снят. Не так ли, господин поручик?

— Вы правы, хорунжий. Арестованного еще ждет допрос.

Аглая Викентьевна изъявила желание познакомиться с этим маленьким угольщиком. Она преподавала в гимназии всего два месяца и Зилова видела впервые. Ваню привели и посадили рядом.

— Простите, — пробормотал, краснея, Зилов. — Но я весь в саже и мазуте. Я боюсь запачкать ваше платье…

— Ну что вы?… Но, в самом деле, почему вы себе избрали такую… грязную профессию? Вы ведь ушли из седьмого класса? Значит, могли получить место конторщика или телеграфиста. Я представляла вас себе совсем не таким!

— Представляли?… Не таким?

— Ну да. Ваши товарищи столько о вас рассказывали. — Аглая Викентьевна наклонилась ближе и потянулась через стол к вазе с яблоками. — Александр Иванович просил передать вам от него привет…

— Что? — Зилов метнул на нее взгляд и прикусил губу. Потом вскочил и склонился над вазой. — Что вы сказали?

— Александр Иванович шлет привет!.. Господин хорунжий, передайте мне, пожалуйста, ножик.

Зилов придвинул вазу и стал выбирать себе яблоко. Глаза его смотрели в сторону, прищуренные и сосредоточенные — казалось, отсутствующие. Вдруг он захохотал. Аглая Викентьевна удивленно подняла левую бровь, потом недоуменно посмотрела на Парчевского и снисходительно улыбнулась. — Он такой чудной…

Зилов встал.

— Тогда разрешите мне, господа, снять этот пиджак. Рубашка по крайней мере чистая. — Он сдернул с себя робу и ловко кинул ее через плечо. — Эй ты, козаче, держи!

Вестовой Репетюка подхватил ее на лету и браво откозырял.

— Воропаев! — крикнул Зилов. — Виктор! Я согласен выпить на мировую! — Он налил два бокала и протянул один прапорщику Воропаеву.

Слегка покраснев, Воропаев поднялся.

— Браво! — закричали со всех сторон.

Минуту Зилов и Воропаев стояли друг против друга. Зилов — широко улыбаясь, с бокалами в руках. Воропаев — все больше краснея.

— Пей! Он тебе паровоз отремонтирует на Дон ехать!

Все зафыркали.

Полтора года назад, в первые дни февральской революции, за контрреволюционный выпад именно Зилов потребовал исключения Воропаева из гимназии. Этого Воропаев никогда Зилову не простит. Но сейчас отказываться было неудобно: Аглая Викентьевна смотрела, недоуменно улыбаясь, — еще начнет расспрашивать, в чем дело. Воропаев поспешно протянул руку и взял бокал.

— Горько! Брудершафт!

Зилов и Воропаев вынуждены были поцеловаться. Туровский ударил по руке камертоном и дал тон: — ре-ля-ми!

Кинем об землю лихом, журбою,

Та й будем пить, веселиться!

Щоб наша доля нас не цуралась,

Щоб краще в свiтi жилося…

— Александр Иванович здоров? — громко спросил Зилов, склонившись к Аглае Викентьевне. Он приложил ладонь к уху, так как шум и кавардак в зале достигли апогея.

— У него температура тридцать восемь! — так же громко ответила она.

— Как и в прошлом месяце, — разочарованно протянул Зилов.

— Но он надеется, что в ближайшее время она подымется до сорока трех — сорока пяти…

Зилов свистнул и радостно захохотал. Хотя такая температура не только угрожала бы здоровью их общего знакомого, а несомненно могла бы его отправить на тот свет, это не вызвало ни у него, ни у Аглаи Викентьевны ни малейшего волнения. Зилов обнял хорунжего Репетюка за плечи.

— Ленька! Мир! Ведь мы же с тобой старые футболисты. Капитан Репетюк, я прошу извинить меня за то, что я вас так обидел, когда мы выкидали вас из гимназии, сэр!

— Но, прошу прощения, сэр, — слегка отклонился Репетюк. — Между джентльменами…

— Пей, джентльмен! — И Зилов ткнул ему кружку пива пополам с ликером шартрез.

Теперь уже в комнате стоял сплошной пьяный гам. Свечи догорали, и длинные языки пламени выплясывали и качались, точно пьяные. Они чадили и осыпали копотью скатерти и лепестки белых смятых роз. Кто-то догадался свечи погасить, и тогда вдруг обнаружилось, что за окном уже занималась заря. Отец Иван храпел в углу, подложив под голову промасленную робу Зилова. Было душно, и все с шумом двинулись в коридор, на улицу.