– Где Моти Рам? – вскрикнул Пиру. – Он знает это место. Деньги спрятаны в дупле того самого старого дерева, куда в прошлом году я приказал джемадару Ганеше положить мою долю. Моти! Тебе стоит только поглубже погрузить руку в дупло, и ты найдешь там золото, серебро и украшения.

– Ну что же, разбойник! – сказал я. – Я сдержу слово: ты останешься на этом месте, но под землей, где тебя уже ждет могила.

С этими словами я покончил с Пиру, и через несколько минут он был похоронен, а земля над его могилой разровнена. Мои люди развели на этом месте небольшой костер, чтобы скрыть всякие следы, и дело было сделано. Моти Рам отправился за сокровищем и вскоре принес его. Оно стоило никак не менее трех тысяч рупий и, помимо денег, состояло из украшений, в которых Моти Рам, Пир Хан и другие узнали те вещи, которые они несколько лет назад отдавали трактирщику Пиру, чтобы заручиться его молчанием.

Покончив с Пиру и сахукаром, мы продолжили наш поход. Добравшись до Джабалпура, мы решили хорошенько отдохнуть, ибо изрядно устали, и заодно попробовать найти каких-либо богатых путников или купцов, чтобы составить им компанию в их странствиях. Пир Хан, Моти и я с утра до вечера толкались на базарах в течение нескольких дней, но никого подходящего так и не приметили. Решив, что долго оставаться в городе смысла нет, мы продолжили наш поход и двигались без остановки три или четыре дня по дикой и почти безлюдной местности, пока не прибыли в крошечный городишко в несколько десятков домов, приютившийся у самой дороги. Моти, отправившийся туда по моему приказу разведать обстановку, вскоре вернулся довольный и поспешил сообщить, что вопреки ожиданиям найти что-либо путное в этом забытом Богом месте он, кажется, заприметил нечто весьма достойное.

– Вон там, чуть подальше, у лавки торговца, пояснил он, – кто-то разбил богатый дорожный шатер. Я увидел также несколько слуг и стражников, которые вертелись у самого шатра, и думаю, что все они – люди того самого человека, кому принадлежит шатер. Судя по всему, этот путешественник – какой-то знатный человек. Может быть, ты сходишь и посмотришь сам, Амир Али? Думаю, что тебе, если Бог даст, будет более удобно, чем мне, попробовать завязать с ним знакомство.

Я согласился и, сменив свое простое дорожное платье на богатые одежды и перепоясавшись мечом, отправился в деревню в сопровождении одного тхага, который, изображая слугу, нес за мной кальян. Вскоре я увидел шатер и слуг и, чтобы разузнать для начала хоть что-нибудь об этих странниках, завернул в небольшую табачную лавчонку, стоявшую прямо напротив шатра. Желая заслужить расположение табачника, я спросил у него самого доброго и дорогого табаку и, раскурив кальян, начал разговор с ним. Удовлетворив его любопытство о моей персоне и цели моего путешествия и вежливо осведомившись, здоров ли он и исправен ли его благородный мозг, я решил перейти к делу и для начала, как бы невзначай, заметил, что здешние места показались мне что-то совсем безлюдными.

– Да, это так! – со вздохом согласился торговец. – Если бы не путешественники, которые иногда покупают у меня товар, то мне было бы трудно заработать себе на жизнь.

– Не считая себя и моих людей, я более не замечал путешественников от самого Джабалпура. Мы не встретили по дороге ни души, – сказал я.

– Верно, верно, сейчас их нет, – поддакнул мне табачник, – они появятся здесь не ранее чем через месяц, и через наш городишко их пройдут немалые тысячи. Пока же только вы, почтеннейший, да вон те люди, что собрались у шатра, почтили нас своим посещением.

Втянув в себя изрядное количество дыма и выпустив его тонкой струей, я предложил кальян торговцу и, когда тот хорошенько затянулся пару раз, спросил его:

– Кстати, вы не знаете, кто этот человек, который расположился в шатре и откуда он?

– Понятия не имею, да и не хочу знать, – ответил табачник. – Скажу только одно – он купил у меня изрядно табаку и хорошо заплатил за него, да будет к нему милостив Аллах!

Я понял, что более ничего здесь не узнаю, и перебрался в соседнюю лавчонку, хозяин которой – мелкий торговец-бания – также не смог дать мне какого-либо вразумительного ответа на мои осторожные расспросы об этом богатом путнике. Он сообщил мне только, что к нему в лавку заходила девушка-рабыня, принадлежавшая этому человеку, купила немного муки, и все.

«Странно! – подумал я. – Вот богатый шатер, вот ходят слуги и охрана, которых непонятно как занесло в эти края, и никто ничего о них не знает? Как такое возможно? Вернусь-ка я к табачнику, что ли, и посижу у него еще немного. Может быть, мне все же удастся услышать или увидеть что-нибудь важное».

Я устроился в лавке табачника в томительном ожидании, незаметно, но внимательно наблюдая за суетой прислуги и пытаясь сообразить, кто же все-таки этот неизвестный, что засел в шатре, и по какой причине он скрывается от местных жителей и от меня тоже.

Вскоре мое терпеливое ожидание было вознаграждено. Кто-то, сидящий в шатре, немного отдернул полог, прикрывавшим вход, и почти сразу задернул его, однако я успел заметить в полумраке шатра прекрасное лицо очаровательной женщины, которая бросила на меня быстрый, но пристальный взгляд. Признаюсь, я немало огорчился, поняв, что загадочный путешественник – женщина. Как я уже говорил, Кали не одобряет, когда ей в жертву приносят женщину, да и я сам уже давно решил, что не стану по возможности делать их своей добычей. «Пусть едет себе с миром!» – подумал я и тут же вспомнил свою любимую Азиму, содрогнувшись при мысли о том, что было бы с ней, окажись она в шатре вместо этой женщины и будь на моем месте кто-либо другой из моих товарищей, который мог бы пренебречь волей Кали и напасть на этот караван.

Разочарованный, я попрощался с табачником и отправился в лагерь, где и просидел весь день, то и дело вспоминая прекрасное лицо хозяйки шатра. Вечером, томимый досадой и бездельем, я пошел немного прогуляться и решить заодно, что делать дальше. Не успел я отойти от лагеря, как навстречу мне попалась девушка-рабыня, принадлежавшая хозяйке шатра. Мне показалось, что она явно разыскивала кого-то, и не ошибся, ибо, поравнявшись со мной, она обратилась ко мне со следующими словами: «Я ищу здесь одного человека, и, судя по всему, как раз вы-то мне и нужны».