– …что именно происходит? Вы можете описать то, что видите?

Молодой человек заговорил, и по сильному акценту стало понятно, что он европеец.

Он француз, решила Эмили, или, быть может, бельгиец.

– Тут все больны. Очень больны, – сказал Франсуа.

Его лицо было так близко к камере, что Эмили могла разглядеть, какая у него бледная, полупрозрачная кожа. Лоб испещряли красные жилки, паутина лопнувших капилляров тянулась от левого виска почти до белесых усиков. Видно было, как капли пота выступают у него на лбу и медленно стекают по лицу. Когда молодой человек на миг отвернулся от камеры, Эмили заметила у него на шее еще несколько лопнувших кровеносных сосудов. Уголки его глаз налились кровью, белки были словно покрыты красной сеткой. Он выглядел будто боксер, выстоявший двенадцать раундов.

– Люди умирают, – сказал Франсуа, – множество людей. Они заболевают и почти сразу умирают. Трупы на улицах, в машинах. Много, очень много смертей.

– Вы сказали, много смертей, это сколько? Можете нам рассказать?

Мужчина помолчал и продолжил:

– Все умирают, – сказал он. – Все. – Он слегка запнулся, и его лицо исказилось от ужаса, очевидного всякому, кто в этот миг смотрел на него. – Глядите, я сейчас покажу, – продолжил он, развернул свой ноутбук и отнес его к окну в эркере второго этажа.

Снаружи было темно, но света нескольких уличных фонарей оказалось достаточно, чтобы собравшиеся у экранов разглядели застроенную двухэтажными домами и усаженную деревьями улицу. Дома, простые прямоугольные коробки, выглядели очень по-европейски, они напомнили Эмили когда-то виденные ею фотографии Прованса. Вдоль проезжей части стояло несколько кое-как припаркованных автомобилей. Поперек дороги замерла белая малолитражка, передние колеса которой были на тротуаре, а задние – на проезжей части, из выхлопной трубы тянулся шлейф выхлопа из так и не заглушенного двигателя.

– Что это? – спросил стоявший рядом с Эмили репортер, указывая на что-то темное, почти неразличимое, в беспорядке валяющееся на тротуаре и проезжей части. Один из этих непонятных объектов вроде бы слегка подергивался в свете уличного фонаря. – Это что, тела? Мать вашу, это все – тела! – В голосе молодого репортера звучала паника, заставляя его говорить все громче и громче.

Эмили насчитала на улице, как минимум, пятнадцать неподвижных фигур. На таком расстоянии невозможно было определить их пол, но, судя по размеру, в числе мертвых был ребенок. Протягивая руку к неподвижному детскому тельцу, на тротуаре рядом с ним замерла фигура побольше.

Плохо, поняла Эмили. Может быть, совсем плохо.

На экране снова появилось лицо молодого человека, и все собравшиеся у экранов разом ахнули в потрясении и ужасе. Камера совсем недолго была обращена на улицу, но за это короткое время белки глаз у юноши стали абсолютно красными. Его глаза теперь напоминали две лужицы густеющей крови, в них не осталось и намека на белый цвет. Нити кровеносных сосудов, которые Эмили заметила раньше, теперь стали вдвое толще, расползлись по щекам и по всему лицу. Из обеих ноздрей вдруг потекли густые струйки кровянистой слизи.

Возможно, виной всему был ее собственный страх, но Эмили видела в глазах несчастного, которые стали похожи на черные ямы, охвативший его ужас. Охваченные каким-то извращенным очарованием, люди перед экранами смотрели, как Франсуа, силясь что-то сказать, открыл рот, потом закрыл его, а потом оттуда вдруг хлынул поток красной жидкости, забрызгав объектив камеры. Ноутбук выпал из рук молодого человека, и на экранах телевизоров появилось изображение ножки стула. Из динамиков донесся тихий захлебывающийся стон. Он быстро оборвался, видимо, ведущая программы Си-Эн-Эн приглушила звук. Она дрожала и была так бледна, что этого не мог скрыть даже толстый слой косметики. Постаравшись взять себя в руки, ведущая произнесла:

– Если… если вы все еще с нами…

Но Эмили не услышала последующих слов, потому что стоявшая рядом с ней миниатюрная блондинка вдруг разрыдалась и схватила ее за руку:

– Нет! Ох, нет! – снова и снова повторяла блондинка.

Эмили никак не могла вспомнить, кто это. Паника в голосе этой молодой женщины все нарастала, пальцы сильнее и сильнее сжимались на руке Эмили, по щекам побежали слезы.

– Неужели это случится и со мной? – еле слышно блеяла она, вцепившись свободной рукой в собственную испачканную красным блузку. – Неужели я умру?

Эмили сжала ее руку так крепко, как только смогла.

– Нет, конечно же, нет, – сказала она, хотя даже ей самой было слышно, как неуверенно звучит ее голос. – С нами все будет хорошо. – Эмили постаралась произнести это как можно убедительнее и подкрепила свои слова вымученной улыбкой.

Свен оттащил ее в сторону.

– Ты веришь во все это дерьмо? Господи Иисусе!

– Как насчет других новостных агентств? Что они говорят? – спросила Эмили.

– То же самое: вначале идет красный дождь, а потом люди умирают. А из тех стран, что восточнее Германии, уже несколько часов нет никаких известий. Похоже, что вся Европа к хренам собачьим вымерла.