Но желанная злость не приходила. Что это с ним — уж не восхищается ли он?

— Вы спросили меня, нужны ли мне деньги, — спокойно сказал он. — Я ответил. Нужны. Но не ваши.

— Ну и ловкач же вы! — тотчас сказал другой.

Вилфред рассмеялся.

— Мы оба ловкачи. Но я не хочу, чтобы это дошло до Виида и Маргреты. — Ядовитая улыбка скользнула по лицу Хогена. И тут Вилфред почувствовал прилив желанного гнева. — Я здесь прожил некоторое время, и мне здесь было так хорошо, как давно уже не бывало.

— Лучше, чем в тюрьме?

— Лучше.

Беглые вопросы, краткие ответы.

— Я оставляю вам картины по совершенно определенной причине, — сказал Вилфред. — Вы излагали теорию, которая мне была неясна. Она побудила меня написать картины.

— Но вы их не закончили. А я закончил.

И тут Вилфреда охватила злая радость — значит, картины погублены. В нем брезжила нелепая надежда, что однажды он снова увидит эти три холста. Но теперь к ним прикоснулся кистями глупец. Злая радость от того, что они погублены, боролась в нем с разочарованием и гневом. Он целый день предчувствовал это, предчувствовал: чему-то конец. Он недаром ходил сегодня на улицу, где подвал, он предчувствовал это и едва не забрался в свой тайник.

— Вы ничего не скажете? — спросил Хоген.

— А что мне сказать?

— Я не о том. Я спрашиваю напрямик: скажете вы им? И — газетчикам?

Глупец. Глупец, намалевавший что-то на чужих картинах, которые присвоил себе почета ради. Глупец, который укрепил свою шаткую веру в собственный ничтожный талант обманом, а теперь трясется от страха. Туго же им приходится, глупцам.

— Какого черта вам втемяшилось в голову заканчивать эти распроклятые картины! — грубо сказал Вилфред.

За поворотом дороги показался автомобиль. На мгновение фары молнией осветили их. Им теперь приходилось говорить громче, чтобы перекрыть вой ветра, бушевавшего между домами и деревьями. Хоген приблизился к нему вплотную и почти выкрикнул:

— Хотите писать для меня картины?

Хоген думал, что шепчет, но это был шепот в грохоте урагана. Яростная мимика придавала словам какой-то противоречивый смысл. Вилфреду стало смешно. Ему вдруг захотелось хамить.

— Десять тысяч, — отрезал он. Хоген отпрянул, Вилфред наступал на него шаг за шагом. — Гоните десять тысяч крон, и я буду писать ваши чертовы картины.

Художник замахал руками, Вилфред тоже поднял руки, сжатые в кулак в упоительном приливе решимости.

Но тут же уронил руки. Кто-то вышел из дома. Треугольная полоса света упала на двор, не дотягиваясь до них. Поэтесса-модернистка беспомощно постояла в светлом треугольнике, на ветру похожая на лысого старца. Потом дверь захлопнулась, и темнота милосердно скрыла ее от их глаз. О том, что она делает у лестницы, можно было догадаться только по звуку. Руки Хогена что-то протягивали ему в темноте. Это была визитная карточка. Вилфред ощутил ее в своей руке, на мгновение прикоснувшейся к руке художника, — это было мерзко. Порыв ветра улегся.

— Нам надо бы поговорить кое о чем. — Злой огонек вспыхнул в глазах Хогена. — Кстати, известно ли вам, что завтра один из ваших земляков дает концерт. Некая дама, весьма талантливая. Об этом пишут в газетах. Кстати, супруги Виид с ней знакомы, ее зовут Мириам Стайн, может, и вы ее знаете, но, понятное дело, вам нельзя в этом признаться, вы ведь теперь датчанин…

Холодная молния ослепила Вилфреда. Мириам… Стало быть, она переменила фамилию: Голдстайн на Стайн — эта дурацкая мысль первой пришла ему в голову.

— Нам надо бы поговорить кое о чем, — злобно повторил художник. Он помолчал, как бы давая улечься впечатлению от своих слов. Вилфред был застигнут врасплох — но, собственно, что на него так подействовало? И как это так выходит, что им всегда удается нащупать его слабое место? Мириам… А может, Хоген назвал ее просто как «земляка», чтобы подчеркнуть, что ведь и Вилфреда нетрудно скомпрометировать — у него, Хогена, тоже есть на руках козыри, в случае чего он может его разоблачить…

Художник ушел, оставив карточку в руке Вилфреда.

Вилфред почувствовал было злобную радость: карточка тоже может стать козырной картой в игре. Но нет, противник обыграл его. Что он мог знать о Мириам и о нем? Ничего. Однако злобный инстинкт всегда подсказывает, когда пустить в ход намеки. Дурацкая, никчемная карточка — поздно, его обезоружили.

И вообще слишком поздно. Мирная жизнь рухнула, возврат к ней невозможен. Невозможна даже борьба на равных между двумя обманщиками — им и Хогеном. Слишком поздно. У него выбили оружие из рук.

В разгар бури он пробился к мирной передышке, как все страны мира пробились к перемирию, вымолили его себе, хотя в ту же минуту уже начали снова точить оружие. Вилфред сунул карточку в карман. Хорошо, что мирное время кончилось. Он вернулся в дом, поблагодарил хозяев. В глазах Маргреты появилось какое-то необычное выражение. Бёрге слегка захмелел. Блаженно разнеженный, он откинулся в глубоком кресле. В том самом, в каком при появлении Вилфреда сидел Хоген. Бёрге посмотрел на него блаженно, туманно.