Столь же проблематично рассчитывать в современной России на функцию судебной системы как защиты от неправомерного преследования со стороны следственных и иных государственных органов. Во всяком случае, слишком многочисленны свидетельства того, что вирус правового нигилизма, вообще характерный для авторитарных систем периферийного типа, поразил и судебные органы – судьи при вынесении решений имеют возможность фактически игнорировать существующие правовые нормы без риска навлечь на себя негативные последствия.

Относительная слабость характерна, впрочем, и для других важных институтов – как правоохранительных, так и сугубо гражданских. И главное здесь даже не в таких традиционных для бюрократии проблемах, как несоответствие между объемом возложенных задач и имеющимися в распоряжении ведомств средствами и силами, пересечение функций и зон ответственности, наличие конфликтов интересов и т.п., а в проблеме более фундаментального характера.

Если отбросить внешний антураж и всякого рода словесную шелуху, институты – это, в конечном счете, правила, которые, во-первых, выполняются, а во-вторых, опираются на традицию или хотя бы понимание ее необходимости, и не меняются в угоду конкретному моменту по прихоти начальствующего субъекта.

Так вот, периферийный авторитаризм как раз и отличается тем, что отрицает долгосрочные устойчивые правила, которые и составляют основу и суть общественных институтов в развитом обществе. В рамках этой системы институты – не более чем бюрократические учреждения, создаваемые для решения конкретной задачи, рамки которой определяются «наверху», и не играющие самостоятельной роли в определении направления дальнейшей эволюции системы.

Соответственно, принципы и соображения, которыми эти учреждения руководствуются при решении возложенных на них задач, могут легко и часто меняться, отражая потребности текущего момента или даже субъективные взгляды тех, кто на том или ином этапе оказывает наибольшее влияние на позицию «первого лица» в персоналистской автократии. В результате, правила в этой системе являются подвижными, неустойчивыми и неспособными выполнять функцию силы, связующей общество в единое и устойчивое целое.

Собственно, именно это мы и наблюдаем в России начала нынешнего столетия. Надежды на то, что с экономической стабильностью в страну придут стабильные правила жизни, которые будут воплощаться в крепких институтах, так и не реализовались. Сегодня, спустя пятнадцать лет после рубежа веков, мы по-прежнему имеем дело с подвижной правовой системой, избирательной и во многом неработающей системой правоприменения, постоянным изменением правил в системе налогообложения, пенсионной системе, институтах социальной, демографической, образовательной, миграционной политики и т.д. Именно по этой причине в процесс стабилизации общественных отношений, по существу, не включились ни школа, ни система низового самоуправления, ни территориальные и культурные общины, ни политические партии, ни укорененные в обществе СМИ (о последних – разговор особый, но здесь важно то, что основная, мейнстриймная их часть не смогла взять на себя роль стабилизирующего и консолидирующего института, который бы формировал границы общественного консенсуса и гасил всплески маргинальных настроений, выходящих за его границы).

Наконец, нельзя не отметить, что именно этот факт стал главным тормозом и ограничивающим фактором формирования сложных институтов в финансово-экономической сфере, являющихся атрибутом развитых хозяйств. В частности, начавшийся в 1990-е годы процесс создания институциональной инфраструктуры современного финансового сектора в последнее десятилетие фактически уперся в отсутствие адекватного качества всех остальных перечисленных выше институтов, прежде всего судебной системы, а также сопровождающей развитие финансового сектора системы отношений между бизнесом и властью в области законодательства и правоприменения.

Таким образом, и здесь мы видим в российском авторитаризме явные черты, свидетельствующие о его периферийном характере; о том, что его «застойность», его социальная и экономическая неэффективность с точки зрения решения задач развития

страны и общества связаны не с авторитаризмом как таковым, а с его специфическим положением в мировой системе капитализма, обусловливающим возможность его существования в качестве второразрядного и зависимого звена этой системы и, соответственно, низкий уровень требований, объективно предъявляемых к нему логикой эволюции нынешнего мирового хозяйства. То есть, в этой конфигурации слабость существующих институтов выступает одновременно и следствием периферийной роли российского капитализма, и причиной (во всяком случае, одной из причин) того, что все разговоры властей о его модернизации и апгрейде до уровня мировых лидеров так и не выходят за пределы «домашних обсуждений», разрозненных общих пожеланий, совершенно ожидаемо остающихся без практических последствий.

В предыдущей главе мы попытались проанализировать сложившуюся сегодня в России политическую систему, выделив ее сущностные черты как системы периферийного капитализма, которые и позволяют нам кратко охарактеризовать ее как «периферийный авторитаризм».

Я напомню: это означает, что в России сложилась авторитарная система власти персоналистского типа со всеми присущими ей сущностными чертами и признаками – с монопольным контролем над всеми властными структурами одной-единственной правящей группы или «команды» с единоличным лидером во главе; с отсутствием работоспособных механизмов недобровольной смены правящей команды; с идеологией единой и неделимой власти как универсального принципа государственного устройства; с пониманием закона как вспомогательного инструмента управления обществом со стороны власти, но не ограничения и контроля действий самой этой власти и т.д.

Экономической основой такой власти, как было сказано в предыдущей главе, является возможность распределения административной ренты, проистекающей из монопольного контроля над основными производительными ресурсами. Это предоставляет правящей группе и ее лидеру возможность по собственному усмотрению управлять политической жизнью общества посредством контроля над большей частью денежных потоков и информационно-пропагандистских ресурсов, даже формально сохраняя возможность обратного воздействия общества на власть и механизмы политической конкуренции (в частности, многопартийность и периодическое проведение выборов в центральные и местные органы власти).