иссиня-черных волос. Не заполни Леонидия дней его детства, он, возможно, сделался

бы крупнейшим певцом природы Бразилии *, поэтом невольников и свободы. Ей поэт,

очевидно, обязан тем, что стал человеком, который лучше всех умел говорить на

португальском языке о любви и о женщинах. А пока же этот мальчик многое знал о

природе и о страдании, но ничего не знал о любви.

Как-то Антонио взял за руку соседскую девочку, и они, отправившись гулять в поле,

дошли до самого берега реки. Эта прогулка была сказкой. Леонидия прыгала по

камням, громко смеялась, Антонио догонял ее, она несла в руках цветы, в глазах ее

была тайна. Она знала название каждого цветка; узнавала по голосу каждую птичку. Но

вот она вплела цветы в косы и стала похожа на лесную фею. Серебряные рыбки

подплывали кормиться из ее рук. Мальчик смеялся, но она была серьезна, ее детское

личико отражалось в воде, в которую она окунала руки.

4 Жоржи Амаду

49

Домой они возвращались бегом, девочка бежала стремительнее лани, и смех ее

звучал веселее, чем поток воды, текущий по камням. Потом они отдыхали в тени

дерева, и Антонио, пользуясь остановкой, рассказал своей подруге одну историю,

которую услышал накануне вечером от негритянки Леопол-дины. Это была история о

заколдованной принцессе, которой подчинялись птицы и рыбы и которая путе-

шествовала в лунном луче и разносила над землею весну. Внезапно мальчик вообразил,

что Леонидия и есть заколдованная принцесса, фея этих полей, богиня этих белых

лилий. Мальчику нравилось говорить о том, что он чувствовал, и он тут же обо всем

этом сказал Леонидии. Она вскочила, побежала, ее веселый хохот разнесся над полями,

и бесконечная радость охватила сердце мальчика. Когда же в ночи над фазендой

серенада прорезала небеса, мальчик почувствовал в музыке иной, необычный смысл, и

нежный плач в струнах гитары показался ему сегодня еще нежнее.

На следующий день Антонио лихорадочно ждал на пороге дома появления девочки:

ему уже не хотелось идти в поле одному, среди окружавшей его красоты ему уже чего-

то не хватало. Почему же она не идет, почему не поможет полевым цветам раскрыть

свои венчики, почему не идет полюбоваться собой в зеркале реки?

Птицы, подруга, скоро стали узнавать двух детей, которые ежедневно, взявшись за

руки, шли по направлению к реке. Цветы распускались — красные, синие, желтые,

птицы пели, река спокойно катила свои воды. Дети беспричинно смеялись и поверяли

друг другу свои детские секреты. «Когда мы вырастем, ты станешь моей маленькой

женой...» Леонидия никогда не спорила с ним, она была подобна тростинке, которая

сгибается на ветру. Уже с этих дней детства она полюбила Антонио и отдала ему свое

сердце. Она быстро поняла, что не будет с ним всю жизнь рядом, что настанет день,

когда он унесется от нее как ветер, а если и вернется, то вскоре снова пустится в

обратный путь, и никогда он не

24

будет принадлежать ей только. Однажды, много лет спустя, он написал для нее

самую прекрасную из своих любовных поэм * и в качестве эпиграфа поместил стихи

другого поэта *, стихи о ветрах, которые проносятся, безумные и легкие, и не

возвращаются, чтобы увидеть цветы.

Леонидия никогда ни на что не жаловалась и никогда не переставала любить своего

поэта. А когда он умер, мир кончился для нее, безумие стало ее прибежищем. И в

24

помешательстве единственной реальностью для нее остались посвященные ей стихи и

ласковые слова, которые он говорил ей.

Кастро Алвес познакомился с ней на полях Кур-ралиньо. И она окончательно

связала его с землей и природой сертана. К природе и к ней он возвращался трижды.

Она была для него «верой, надеждой и любовью».

Из всех возлюбленных Кастро Алвеса ни одна не была столь героической и столь

отзывчивой, как Леонидия. Она не просила мальчика бегать с ней по полям, она не

просила стихов, не просила жениться на ней, не просила верности, даже хотя бы

любви. Она осталась перед ним заколдованной принцессой, подарила ему несколько