Древлянин во мне живуч и чтобы там я ни делал, в самые ответственные минуты ни говорил или ни писал, остаюсь в глубине души язычником.

Лариса работает учительницей. И не просто учительницей — в методическом кабинете составляет программы и указания для всех школ Магадана и области. Очень умные рекомендации и программы, смею вас заверить, потому что с ними она не одна бьется, но и весь методический кабинет, а руководит им Тамара Федоровна Леонтьева… да, да, та самая, жена писателя и ученого Владилена Леонтьева. И, кстати, она догадывается о наших отношениях с Ларисой, но мудро молчит, представляя делать вывод самой жизни…

Не по сегодняшней должности своей и не потому, что жена моя врач, но больше всего меня всегда привлекала и привлекает жизнь именно этих людей — учителей и медиков.

Теоретически и эмоционально — Это понятно.

"Учитель — перед именем твоим…"

Не навреди — клятва Гиппократа…

И то и другое относится к человеку, то есть и ко мне.

Себя я не знаю, но коли я любознателен, то и начинать надо с себя.

Разве каждый из нас в бессонную ли ночь, в бесстрастный ли день не судил себя или хотя бы не пытался понять…

Кто я есть?

Или — как я дошел до жизни такой?

А вот так и дошел… ножками.

Сначала, то есть с того момента, как я себя помню — больше босиком. Насчет обувки в послевоенной деревеньке было туго — донашивали, что останется от старших, а от них, как правило, ничего не оставалось. И потому зимой сидели на печке, а летом… Если я напишу слово "цыпки", вряд ли его кто сегодня поймет из молодых. От постоянного контакта с грязью, землей, водой кожа настолько огрубевает, что трескается. Боль адская, помню, как мачеха меня каждую неделю лечила — отмачивала, парила, компрессы прикладывала. А свои первые ботинки я получил, когда пошел в школу. И носил их, пока большой палец не проткнул носок. Я в семье был самым младшим и потому ботинки с сожалением выбросили.

Затем в детдоме, мне уже было одиннадцать лет, я ходил в грубых с металлическими заклепками башмаках-гав- нодавах, как их называли. Крепости и тяжести необычайной, как каторжные колоды… В них я доходил до девятого класса, когда директор, маленький лысый человек по прозвищу Бонапарт, собрал выпускников и произнес короткую, но емкую речь:

— Государство вас выкормило — пора слезать с его шеи.

И мы слезли с шеи государства и рассыпались кто куда. Я лично в ремесленное училище и этим самым продлил с^эй союз с гавнодавами.

Затем была армия, и в кирзовых сапогах три с лишним года я топал по Украине, а в конце августа шестьдесят восьмого года и по Чехословакии. Нет, стрелять нам, к счастью, там не пришлось — если бы наш полк стрельнул, третьей мировой не избежать бы. Служил я тогда в полку тактической ядерной авиации технарем. Наши бомбардировщики Ил-18 могли приземляться на любом колхозном поле, но брали по две пятитонных ядерных бомбы, каждая из которых могла смести с лица земли такой город как Злата Прага. А в Чехословакии мы шли за танкистами, вторым эшелоном. Колонны двигались по ночам, а днем прятались в рощах и перелесках. Где-то под Брно приготовили полевой аэродром и ждали прилета своих… Но через две недели, так же соблюдая все меры скрытности, убрались на базу, в Староконстантинов.

Сейчас этот стратегический аэродром в Староконстан- тинове независимая Украина продала американцам. И войны не потребовалось — достаточно оказалось одной перестройки.

После дембеля я учился в Воронежском университете и путь на лекции лежал у меня мимо обувного магазина. Выставленные в витрине сверкающие лаком туфли за тридцать рублей казались мне тогда верхом роскоши…

И журналистские пути-дороги Колымы и Чукотки — это унты и болотники, кроссовки и валенки… Самолеты и автомобили, железной дороги у нас, как известно, нет. Она существует только в книге Жириновского "Последний вагон на Анадырь", но с политика что возьмешь…

Все это есть и в моих анкетах. Нет ответа на главное — кто я? Трость ли, колеблемая ветром? Стрела, летящая во мраке? Иль бежишь ты, прах несчастный, как прохожий по земле…

Как только начнешь задумываться над этими вещами, считай, что материалист в тебе умер. Ты перешагиваешь грань, за которой начинается страна Духа. Ни в кирзовых сапогах, ни в лакированных туфлях там не ходят… только как в детстве — босым и голым, потому что важна суть…

Для меня эта страна приоткрылась в районной газете в Понырях Курской области. Вчерашний студент я со всем жаром и максимализмом молодости ринулся в газетную жизнь. Я хватался за любую тему и за любой жанр — от очерка до фельетона и считал себя в свои двадцать три года умудренным и всезнающим. И меня нисколько не смутило задание редактора написать разгромную статью о местном священнике. Священник был молод и вел себя непотребным образом — выпивал, гонял на мотоцикле и даже — о ужас! — похаживал к деревенским молодкам.

Я съездил в деревню — на мотоцикле, кстати, побывал в церкви, поговорил с прихожанами и колхозным активом, собрал материал. Затем попросил у хозяйки Библию и нич- тоже сумняшеся написал фельетон "Грешный пастырь". Фельетон очень понравился в райисполкоме, а редактор даже дал мне премию.

А вскоре из Курской епархии в адрес редакции пришло благодарственное письмо, в котором меня благодарили за то, что я помогаю бороться за чистоту рядов священнослужителей, что-то в этом духе. Провинившийся был смещен, а на его место пришел другой пастырь, который так понравился прихожанам, что религиозность в селе выросла вдвое.