По мере того как автомобиль углублялся в лес, я начал понимать, в какую мощную западню угодил. Достаточно рассмотреть мое положение. Я сидел на заднем сиденье полицейской машины в наручниках, для моей безопасности, как мне сообщили. Двое офицеров, с самого начала дежурившие у моей койки, ни на шаг не отходили от меня. Психиатр явился в сопровождении двух господ в штатском и при галстуках. При каждом моем движении, после каждого вопроса или утверждения на меня смотрели как на сумасшедшего, хуже того, как на сумасшедшего убийцу. Я не знал, каким образом переломить ситуацию, но ее надо было переломить. Прекратить весь этот гнусный маскарад. Надо доказать, что Макс Бек существует, что он заточил меня в пропасть и держал там в жутких условиях, что он сделал все, чтобы я потерял рассудок.

Снег все еще падал, когда мы подъехали к загородным владениям Патрика Бюнеля. Я был абсолютно уверен, что ни разу сюда не приезжал в последние четыре года. За это время здесь ничего не изменилось, разве что плющ заполонил всю крышу шале. Шлагбаум был открыт, и машины свободно въехали. Первое, что меня потрясло, был мой пикап, припаркованный между бункером и шале. Номерной знак 74.

– Вы узнаете этот автомобиль, месье Тувье?

Я стиснул зубы:

– Это мой автомобиль. Его сюда пригнал Макс Бек.

Наилучшая защита – оставаться спокойным и говорить правду. Я и не собираюсь лгать. Если они увидят, что я уравновешен и четко все объясняю, то поймут, что я в своем уме и мне нечего скрывать. На стоянке возле пикапов толпились замерзшие полицейские. Входные двери пакгауза перегородили желтой лентой. У меня в голове сразу нарисовался худший из сценариев. Мишель – Макс меня усыпил или накачал наркотиком, вынес меня через галерею из подземелья и перенес сюда вместе с трупом Пока и того типа с татуировкой орла. Единственная неприятность, которую он себе причинил, – это поездка на пикапе с трупами в багажнике. А сожженные сто тысяч евро? Фальшивые купюры? Или сбережения всей жизни? И его месть не закончилась за пределами подземелья. Наоборот, она только началась. Ему было мало отнять у меня Франсуазу и раздавить меня психологически. Он хотел, чтобы меня упекли. В тюрьму, в психушку… В такое место, где я не смогу больше видеть солнце, чувствовать запах травы. В вечную пропасть.

Но я не дамся. Я собрал всю свою волю, все мужество и вышел из машины. Снег валил сплошной стеной. Дул сильный ветер, и было очень холодно, наверное, один-два градуса ниже нуля.

– Ну, теперь вам это что-нибудь напоминает?

Я решительно и уверенно посмотрел на усатого полицейского:

– Нет. Ничего.

Усатый придвинулся к самому моему уху:

– У тебя не выйдет долго надо мной издеваться, уж поверь мне.

Он включил фонарь, подозвал одного из полицейских и обернулся к остальным:

– Пошли! Только не надо туда тащиться толпе в пятьдесят человек. Со мной пойдет только доктор Пармантье.

Он приподнял ленты заграждения, толкнул тяжелую металлическую дверь и отряхнул пальто. Перед нами открылся бетонный коридор метра три-четыре длиной. Мы вошли. Снова оказавшись здесь, я испытал странное чувство. Я вспоминал звуки, образы… Свое сражение с Поком, чтобы вернуть его к жизни. Незабываемые моменты, проведенные вместе с ним. Мы не повернули налево, в помещение, где четыре года назад я закрылся со своим псом, а направились прямо к винтовой лестнице. Меня вдруг охватил страх, ноги отказывались слушаться. Я затоптался на месте, пытаясь повернуть назад. Психиатр преградил мне дорогу:

– Надо идти, месье Тувье. Вы ничего не будете бояться, договорились?

Я кивнул, зажав рот руками. Надо себя контролировать. До ушей опять дошел его голос:

– Что вас так напугало? Темнота?

Я задумался. Но думать надо было быстро, чтобы не попасть впросак.

– Нет. Можем спускаться.

Дневной свет постепенно погас. Фонарь полицейского освещал бугорчатые серые стены. Откуда-то тянуло ветром, с потолка просачивалась и тихо капала вода. Чтобы войти в следующую дверь, нам пришлось нагнуться. Дверь открылась со скрипом. За ней оказался длинный коридор с поворотом. Он привел нас в просторный зал с очень высоким потолком. Полицейский нагнулся и нажал какую-то кнопку. Сначала раздалось гудение, потом вспыхнул галогенный свет.

Я застонал, прижав кулаки к лицу.

Посредине зала возвышалась палатка. Моя кроваво-красная пирамида с колышками, вбитыми в пол. Пошатываясь, я подошел ближе. По полу вдоль стен шла красная линия.

– Раньше, во времена Второй мировой войны, здесь был командный пункт, – сказал психиатр. – Офицеры обсуждали конфиденциальные вопросы возле стены. Если кто-то хотел обратиться к ним, он имел право зайти за красную линию только с разрешения старшего по званию.

Когда мы заходили за линию, он поддерживал меня за руки. Вентиляционное отверстие на потолке вело на верхний этаж. Я обошел несколько кучек дерьма, обогнул колодец, зиявший слева. Мне казалось, что меня вот-вот вырвет, или я потеряю сознание, или и то и другое. Те же вбитые в бетон колышки, те же натянутые веревки. Я разглядел даже озерцо воды перед палаткой, которое мы устроили, чтобы выманить Пока.

Макс все воспроизвел один в один.

Сердце у меня выскакивало, когда я вошел в палатку.

Теперь я упал на колени и пополз на четвереньках. Пальцы мои пробежали по восьми вертикальным насечкам на коремате, и я не смог сдержать слез… Внутри лежала моя одежда, как была, нетронутая. Куртка, свитер с разорванным рукавом, рукавицы, подбитые мехом ботинки. Кастрюля, стакан, горелка, каска с баллончиком ацетилена… Я встряхнул баллончик: он был пуст. Ведь весь газ вышел тогда, возле ледника. Потому что все здесь было ненастоящим.