Она не села — осталась стоять босиком. Откуда-то из дома доносилась тихая музыка. В противоположной стене комнаты была еще одна дверь, и девушка подумала, не попытаться ли ее открыть. Однако ее не покидало ощущение, что за ней наблюдают. Она поискала взглядом камеры, но не нашла.

Дверь открылась. Вошел Барнс в своей парадной белоснежной адмиральской форме. Его кожа (розоватая вокруг бородки а-ля Ван Дейк) отливала здоровым цветом. Нора почти забыла, как выглядят здоровые, хорошо питающиеся человеческие существа.

— Так-так, — сказал он, направляясь к ней вдоль стола; на манер аристократов одну руку он держал в кармане. — Обстановка тут гораздо более благоприятная для возобновления знакомства. Жизнь в лагере ужасна. Этот дом — мое убежище. — Он повел рукой, обозначая столовую и весь особняк. — Конечно, для меня он великоват. Но когда занимаешь столь высокое положение, все блюда в меню стоят одинаково, так зачем же ограничивать себя, если можно получать самое лучшее? Насколько мне известно, когда-то этот дом принадлежал одному порнографу. Он купил его на грязные деньги. Так что я чувствую себя здесь очень неплохо.

Барнс подошел к ее концу стола, улыбнулся — уголки его рта потащили вверх аккуратные клинышки заостренной бородки.

— Вы не ели? — спросил он, глядя на поднос с едой.

Мужчина, с гордостью посмотрев на печенье в сахарной глазури, потянулся к вазочке.

— Мне показалось, вы голодны. Печенье пекут для меня на заказ каждый день. Одна пекарня в Куинсе. Только для меня. В детстве я мечтал об этом, но не мог себе позволить… Зато теперь…

Барнс откусил печенье, сел во главе стола, развернул салфетку, разгладил ее на коленях.

Поняв, что в еду ничего не подмешано, Нора схватила сливу и быстро расправилась с ней. Она взяла салфетку, отерла подбородок от сока, потом потянулась за добавкой.

— Вы ублюдок, — сказала она с набитым ртом.

Барнс смущенно улыбнулся — он ожидал лучшего отношения.

— Ух ты… Нора… давайте прямо к делу… Не ублюдок, а реалист — так будет точнее. Вам больше нравится «соглашатель»? Это я могу принять. Возможно. Но мы живем в новом мире. Те, кто принимает этот факт и подстраивается под него, живут лучше остальных.

— Как благородно. Симпатизировать этим… этим чудовищам.

— Напротив. Я вам могу сказать, что начисто лишен симпатии.

— Тогда — мародер.

Он обдумал это, играя в вежливый разговор, доел печенье, облизал кончики пальцев.

— Может быть.

— А как насчет «предатель»? Или… «сукин сын»?

Барнс хлопнул ладонью по столу.

— Хватит! — Он отмахнулся от этих слов, как от надоедливой мухи. — Вы цепляетесь за это лицемерие, потому что ничего другого у вас не осталось! Но посмотрите на меня! Посмотрите на все, что у меня есть…

Нора не сводила с него глаз.

— Всех вождей они убили в первые недели. Людей, формирующих общественное мнение, людей, наделенных властью. Расчистили площадку для таких, как вы, позволили вам всплыть на поверхность. Но вряд ли вам приносит удовлетворение слава того, что всплывает в грязи.

Барнс улыбнулся, делая вид, что ее мнение о нем не имеет значения.

— Я веду себя культурно. Пытаюсь помочь вам. Так что сидите… Ешьте… Общайтесь.

Нора отодвинула свой стул от стола, чтобы оказаться подальше от Барнса.

— Позвольте поухаживать за вами.

Столовым ножом Барнс намазал для нее круассан маслом и малиновым джемом.

— Вы пользуетесь терминологией военного времени — «предатель», «мародер». Война, если только она была, уже закончилась. Немногие люди вроде вас не приняли новую реальность, но это авантюризм чистой воды. Скажите, разве все мы должны быть рабами? Неужели нет выбора? Я так не думаю. Есть пространство где-то посредине. Даже ближе к верху. Для тех немногих, кто владеет уникальными навыками и достаточно умен, чтобы их применять.

Он положил круассан на ее тарелку.

— Я забыла, какой вы скользкий тип, — сказала Нора. — И насколько вы тщеславны.

Барнс улыбнулся, словно ему сделали комплимент:

— Что ж… жизнь в лагере можно считать счастливой. Это жизнь не только для себя, но и для других. Основная человеческая биологическая функция — кроветворная — имеет для их рода громадную важность. По-вашему, у нас нет никаких рычагов влияния? Если играть по правилам, я хочу сказать. Мы можем продемонстрировать им свою ценность.