И тут же, как по щелчку пальцами, со всех сторон к ней потянулись светящиеся змеи – «соплерадуга». От одной из них оторвался переливчатый пузырь и нырнул Цветанке в горло… Сперва он застрял там ледяным комом, и её сердце словно оборвалось и провалилось куда-то в живот, но потом – чудо! Заполнив её изнутри, пузырь хмари стал её воздухом, грудь Цветанки больше не разрывало от нарастающего удушья, и она смогла разглядеть огромное чёрное щупальце с присосками, которое тянулось из непроглядной, выедающей глаза донной тьмы. Казалось, это сама тьма и ожила, протянув свою склизкую, как студень, конечность и опутав ею задние лапы Цветанки, чтобы утащить в свои недра.

«Ах ты тварь», – мелькнуло в голове Цветанки.

Передней лапой она поймала кусок хмари. Серебрица ещё не учила её, как делать из хмари оружие, но суть Цветанка поняла: «та самая» повинуется силе мысли, воображению. А что, если вообразить, что это – топор?…

Бесформенный, переливающийся всеми цветами ошмёток заострился, приобрёл стальной блеск. Радужным своим концом он словно прирос к лапе, став её продолжением, а свободный его край принял очертания боевого топора. Извернувшись, Цветанка рубанула что было сил по щупальцу, и задние лапы тотчас почувствовали свободу. Щупальце опутала сеть из искрящихся молний, оно судорожно затряслось и беззвучно втянулось в черноту.

Топор на лапе вновь расплылся в бесформенную кляксу, испуская нежное розовато-сиреневое свечение. Таким же светом озаряли подводный мир остальные клочья хмари, а пузырь, засевший у Цветанки в груди, удовлетворял её потребность в дыхании. Собственно говоря, Цветанка и не дышала: хмарь уже проросла сетью-грибницей по всем её сосудам, вжилась в неё источником жутковатой силы, напряжённой, как натянутая тетива.

В этом диковинном призрачном свете Цветанка увидела вдруг огромных сигов… Рыбины длиною в аршин рванули было прочь, за камни, но не тут-то было! Цветанка приказала куску хмари на своей лапе превратиться в сеть. Взмах – и мерцающие ячеи окутали всё водное пространство на десятки саженей вокруг, а после начали сжиматься, таща к Цветанке всё, что в них попалось.

На берегу невод распался, и Цветанка, встряхнувшись всем телом, отчего её мокрая шерсть ощетинилась ежовыми иглами, оказалась чуть ли не по плечи в живой, трепещущей и бьющейся рыбе. Чего только не попалось в сеть из хмари! Больше всего, конечно, было всяческой мелочи – карасей, пескариков, окуней, даже раки в ячеи угодили, но и сиги не ушли: под луной, блестя чешуей, билось пять аришинных рыбин и пять помельче.

«Ого-го! – Серебрица изящным прыжком оказалась рядом, окидывая одобрительным взглядом Цветанкин улов. – Порыбачила так порыбачила! Да тут не только медведю, тут и нам хватит от пуза наесться!»

Без особых церемоний она хапнула полную пасть рыбы, жевнула несколько раз, умерщвляя добычу клыками, проглотила и облизнулась. Цветанка не успела возразить: она была занята тем, что выкашливала из себя воду и хмарь. Из её горла вылетали радужные пузырьки, собираясь в стайки и причудливо кружась над ночным берегом. Потом, сжавшись в комок, она долго дрожала, вспоминая огромное чёрное щупальце, тянувшее её ко дну.

«Что это за чудо-юдо было, ты не знаешь? – спросила она, немного придя в себя и поведав Серебрице о своей подводной схватке. – Неужто в наших озёрах ТАКОЕ водится?! Брр, теперь в воду ни за что не полезу!»

Наевшаяся рыбы до отвала серебристая волчица задумчиво щурила ядовито-зелёные глаза.

«Мало ли, какие гады на дне живут, – промолвила она. – Озерцо славное, рыбное, только осторожным тут надо быть».

«Так ты знала? – взъерошилась Цветанка, приподнимаясь. – Ты заманила меня сюда, зная, что тут чудища водятся? Ты меня что же, угробить хотела?!»

«Да угомонись ты, – досадливо фыркнула Серебрица. – Никто не хотел тебя угробить. А вот учёба вышла недурная, согласись. Щенки так же плавать учатся: их бросают в воду, и если они выплывут – значит, будут жить, а нет – туда им и дорога. Слабаки никому не нужны, это закон природы».

Предел настал. Остатки хмари в груди набухли, давя на сердце Цветанки холодной яростью, и она бросилась на Серебрицу, желая разодрать её шкуру на ремни. Довольно насмешек и издевательств! Эта зеленоглазая дрянь тоже должна была получить свой урок… Но до серебристой волчицы Цветанка просто не долетела. Ещё в прыжке ей в грудь словно врезался огромный кусок скалы, запущенный рукой великана-богатыря, и она тут же провалилась в чёрное искрящееся безвоздушье.

Очнулась она от холода. Дыхание восстановилось, только в груди саднило, а луна смотрела сверху, корча издевательские рожи. Цветанка хотела дать ей тумака, чтоб неповадно было, да где там! Недосягаемая насмешница висела высоко в небе, а Цветанка барахталась на берегу ночного озера, поверженная ударом, по силе сравнимым с ударом таранного бревна.

«Ну как, отведала невидимой дубины? – ядовитой змейкой просочился ей в голову мыслеголос Серебрицы. – Это чтоб ты познала на своей шкуре, что это такое и с чем его едят».

Жестокой же она оказалась учительницей! Каждый вздох Цветанки отравляло злое желание хорошенько взгреть её, оттрепать за загривок, как следует шмякнуть оземь, чтоб кости затрещали, и в довершение искусать не на шутку, чтоб эта сука кровью истекла.

«Что злобой исходишь? – дохнула ей в морду провонявшая рыбным духом пасть Серебрицы. – Ты меня благодарить должна за науку: никто с тобою возиться не станет, как с малым щенком».