Лебедяна про себя подивилась женской проницательности юной княжны, а вслух ответила:

– Да нет, просто самочувствие моё уже не то, что прежде. Вдали от Белых гор тяжко мне живётся, вот и отпустил меня супруг в родительский дом – силушкой от родной земли подпитаться.

– Эти сказки ты рассказывай кому-нибудь другому, – хмыкнула Любима, устремив лисий взгляд на старшую сестру, по возрасту годившуюся ей в матери. – А мне можешь сказать всё как есть: мы ж, как-никак, родные с тобою. Ежели боишься, что я проболтаюсь – напрасно. Я не из сплетниц. А мужчин я и сама не очень-то долюбливаю. Взять хотя бы Радятко с Малом… Такие дурни да остолопы – сил моих нет! А хочешь – тайну взамен на тайну? Скажи мне свою, а я тебе свою поведаю. Тогда, коли я проболтаюсь, можешь и ты мою тайну выдать.

– И что же у тебя за тайна? – улыбаясь всё шире, полюбопытствовала Лебедяна. Она не могла налюбоваться на эту прелестную плутовку, смышлёную не по годам – уже настоящую женщину в теле маленькой девочки.

– Нет, ты мне сперва свою скажи, – настаивала Любима.

– Ну ладно, – вздохнула Лебедяна. – Ты угадала: я ушла от своего супруга, потому что… люблю женщину-кошку. Только ты об этом – тс-с! – И княгиня Светлореченская предостерегающе приложила к губам палец.

– Так я и знала! – торжествующе сверкая глазами, громко прошептала младшая княжна. И незамедлительно засыпала старшую сестру вопросами: – А кто она? Как её зовут? А она красивая?

– Звать её Искрой, она очень пригожа собою, а трудится мастерицей золотых и серебряных дел – украшения делает, – сказала Лебедяна. – Ну, так что же? У тебя-то какая тайна?

– У меня-то? М-м, – промычала девочка задумчиво, и невольно закрадывалось подозрение, что «тайну» свою она изобретала прямо сейчас, на ходу. – А я люблю мою телохранительницу Ясну. Когда я вырасту, я стану её женой, вот! Я пока государыне не говорю, потому что ей это не понравится, и она станет ругаться. А этот болван Радятко вообразил, что мне по сердцу он, а не Ясна!

– Вот когда ты войдёшь в возраст, тебе будут приходить знаки о твоей будущей половинке, – привлекая юную сестрицу к себе и усаживая её на свои колени, сказала Лебедяна. – Сначала сны… потом прочие озарения и подсказки. Только с ними надо внимательной быть, очень внимательной! Ежели неверно их истолкуешь – большая беда в твоей жизни приключится. Хлебнёшь горя, со своей истинной дорожки не туда свернув.

– А ты… свернула? – вскинув брови напряжённо-сочувственным домиком, прошептала Любима.

– Случилось мне заблудиться, – вздохнула та. – И лишь совсем недавно я свою любовь встретила, да только уже замужем была… не за тем человеком. Думала – он и есть моя судьба, ан нет. И имена у них схожи: Искра и Искрен.

– Ты со своей Искрой будешь счастлива, я могу тебе это наколдовать! – с живым участием обняв Лебедяну за шею, пообещала девочка. – Мысли, если их сильно-сильно думать, сбываются. Я буду каждый день и каждую ночь думать об этом. И никому не скажу, коли ты не хочешь, чтобы кто-то знал.

– Благодарю тебя, моя хорошая.

Они посидели ещё немного – просто молча дышали, уткнувшись лоб в лоб, пока не пришла родительница.

– О чём это вы тут шепчетесь, мои родные? – спросила Лесияра вполголоса, обнимая обеих дочерей.

– Да так… о своём, о девичьем, – с усмешкой ответила Лебедяна.

– А я заглянула узнать, удобно ли Злате. – Княгиня склонилась над спящей малышкой, осторожно пробежала пальцами по пружинистым кудряшкам. – А то на новом месте деткам, знаете ли, порой не по себе бывает. Да и не только деткам – взрослым иногда тоже.

– Злату долго сон-угомон не брал, – сообщила Любима.

– Правда? – Лесияра двинула бровью и устремила на младшую дочку взор, полный игриво-нежных искорок. – Но теперь она, как я вижу, дрыхнет напропалую. Да и ещё кое-кому тут после обеда всхрапнуть не помешало бы.

С этими словами Лесияра подхватила Любиму в непреодолимо сильные объятия и унесла её, вырывающуюся и по-котёночьи пищащую. В дверях княгиня улыбнулась Лебедяне через плечо.

Насыщенный и непростой день рыжим масленым блином прокатился по небосклону и растаял в сиреневато-розовом умиротворённом закате, пропитанном влажной цветочной чистотой. В саду Лебедяна встретилась с родительницей, отдыхавшей после длинного совещания со Старшими Сёстрами. Та стояла на мостике, кутаясь в мерцающий золотой и бисерной вышивкой плащ для торжественных приёмов, и кидала хлебные крошки лебедям. При виде дочери её губы тронула чуть усталая, но ласковая, как вечернее солнце, улыбка.