– Я знаю тебя, – сорвалось с губ дивецкого властителя. – Ждана, княгиня Воронецкая…

Ещё б ему было не знать… И Ждана помнила его пожирающий, пристальный взор, которого Владимир не сводил с неё на свадьбе Вранокрыла; впоследствии ещё не раз сей взгляд сверлил её на званых пирах, которые устраивал бывший супруг.

– Уже нет, – сказала Ждана. – Я теперь супруга княгини Лесияры. Ты позволишь мне перемолвиться с тобою парой слов?

– Говори. – Владимир вскинул подбородок, блестя льдинками глаз.

– Под ливнем? – двинула бровью Ждана. – Вели хотя бы поставить шатёр.

– Да что ты бабу слушаешь, княже?! – послышался голос из войска.

– Молчать там! – рявкнул Владимир. Его ноздри нервно дрогнули, втягивая сырой, пахнущий дождём воздух, и он объявил: – Привал!

По его повелению в поле раскинулись шатры, конница спешилась, а Владимир откинул полог перед Жданой. Та, сделав Мечиславе знак не следовать за нею, проскользнула внутрь и остановилась у застеленного шкурами ложа; золочёный кувшин с хмельным мёдом мерцал в свете плошек с жиром на походном столике. Владимир наполнил два кубка, один протянул Ждане.

– И что ты мне хотела сказать такого, что пришлось останавливать движение войска?

Пригож был собою князь, но время и война нещадным дыханием коснулись его золотисто-русых кудрей, ниспадавших на широкие плечи – нити седины холодно серебрились в них.

– Я пришла просить тебя повернуть назад, – пригубив из кубка, сказала Ждана. – Ради сохранения твоей же жизни, ибо Мечислава права: вы идёте на свою погибель.

Владимир выпил до дна и со стуком поставил кубок на столик, утёр усы и, крякнув, уселся на ложе.

– Это мы ещё посмотрим, – усмехнулся он.

– Чего ты возжелал? – Ждана присела около него, держа кубок в руках. – Захватить власть? Тебе не удастся это сделать, ты лишь напрасно прольёшь кровь своих людей. Силы неравны: за Ярослава встанет его рать и войска четырёх присягнувших волостей, а Лесияра их поддержит. Ты хочешь воевать с женщинами-кошками, которые помогали твоим землям освобождаться от навиев? И гибли, чтобы их жители могли сейчас улыбаться мирному солнцу? Ярослав – мой сын… Ты хочешь пойти против меня, никогда не желавшей тебе зла? Я взываю к твоему сердцу, князь.

Владимир задумчиво прищурился, и лучики усмешки паутинкой пролегли в уголках его глаз.

– Ты взываешь к моему сердцу? Оно давно остыло к тебе, ни к чему ворошить прошлое, это смешно. И мне всё равно, чей сын Ярослав… Ему не быть моим господином, пусть даже это будет стоить мне жизни. Я не подчинюсь. Пускай кошки Лесияры лучше убьют меня и истребят моё войско. Всё, не трать моё время.

Он хотел подняться, но ладонь Жданы легла на холодную сталь наручей, блестевших на его предплечьях.

– Владимир… Разве Лесияра освобождала земли Дивецка для того, чтобы потом убить тебя и истребить твою рать? Мы воевали, чтобы восстановился мир, а ты опять хочешь лить кровь. Кровь своих соотечественников! Что нашло на тебя? Мало тебе смертей, мало сирот и вдов?!

Жар медленно разгорался маковыми лепестками на щеках Жданы, от горького чувства горло иссохло, и слова срывались с губ глухо и сипло. Она пыталась достучаться до души князя, искала в его глазах хотя бы тень того доблестного и благородного воина, чья русоволосая стать заставляла её в прежние годы задумчиво вздыхать про себя.

– Ты с годами стала ещё краше, – задумчиво молвил Владимир, мягко, но решительно освобождаясь от её руки. – Но ты меня не остановишь.

– Хорошо. – Пальцы Жданы коснулись пряжки плаща, расстёгивая её. – Тогда хотя бы прими от меня подарок.

Брови Владимира сдвинулись, и он сперва немо застыл, а потом хрипло спросил:

– Что ещё за подарок?

– Всего лишь тельник, который я вышила, – улыбнулась Ждана.

Плащ упал к её ногам, открыв короткую рубашку мужского кроя, надетую поверх женской длинной сорочки; развязав поясок, Ждана сняла её, ещё хранящую тепло тела, и вручила Владимиру.

– Я не хочу, чтобы ты погиб. Защитная вышивка отвратит от тебя стрелы и убережёт от ран. Надень, прошу тебя.

Ледок отчуждения треснул во взоре князя, жёстко сложенные губы чуть покривились в усмешке. Не сводя пристального взгляда с Жданы, он принялся разоблачаться: расстегнул ремешки наручей и сбросил их, снял пояс, кольчугу и куртку-стёганку, оставшись в одной рубашке. Стянув и её, он надел на голое тело подарок.