Взяв больничный под предлогом внезапной аллергии на клей для коврового покрытия, я работал по пятнадцать часов в день, семь дней в неделю, в кухне, которую превратил в кабинет, перед фотографией Полины, приклеенной к холодильнику. Выходил только по нужде моей собаки, покупая по пути блинчик или хот-дог, которые мы делили на площади Тертр. Когда он совсем «обезлапел», я купил памперсы и стал заказывать пиццу на дом. Морально он чувствовал себя гораздо лучше. И я тоже: мне нравилось то, что я писал. Писал, смеясь, плача, удивляясь. Я исправлял действительность, сочиняя то, что могло бы быть приключением моей жизни. Стать единым целым с Полиной в память о Максиме.

Я дошел до страницы 145, когда действительность взяла верх.

Бар отеля «Вестин» пуст в этот ранний час. Я чувствую себя совершенно неуместным среди красного бархата и греческих колонн, с моим юношеским романом под мышкой и вибрирующим в кармане телефоном. Уже десять минут, как я должен быть на совещании в бухгалтерии.

Прежде чем уйти, я все же делаю два шага вперед, так, для очистки совести. Чтобы говорить себе потом, мол, да, я, как и сказал портье, ждал в баре. Не очень долго, не спорю, но шанс случаю я оставил – случаю, которому кто-то уже достаточно помог, чтобы привести меня на эту встречу, хотя она вряд ли состоится. У меня нет больше фантазии на мечты. И нет больше сил в них верить.

Я делаю последний шаг – и замираю, перестав дышать. Невидимая от входа, Полина сидит в нише в левом дальнем углу на большом красном диване, заваленном папками, между макбуком и айподом. С головой погруженная в работу. Меня она не видит. Длинные волосы скрывают ее лицо. Она в сером. В костюме, ничего не говорящем ни о ее теле, ни о ее сегодняшней жизни. Замужем, разведена, вдова? Деловая женщина или остепенившаяся обывательница? Или неудачница, как я, пытающаяся делать хорошую мину при плохой игре?

Вполоборота, на расстоянии пятнадцати метров, это срабатывает. Время остановилось. Ходы нашей разлуки как ветром сдуло, и мы вернулись к исходной точке. Но я уже не тот, кто писал о ней четырнадцать лет назад, в пляшущем свете от колышущихся сиреней монмартрского тупичка, между ее наготой, примагниченной к холодильнику, и предсмертными хрипами старого лабрадора под столом. Я уже не тот одинокий молодой человек, который еще надеялся или, по крайней мере, переписывал свою жизнь заново на бумаге, чтобы соединиться в вымысле с той, которую никак не мог забыть. Проклятый писатель стал менеджером в облицовочной фирме. Которая, скорее всего, обанкротится до конца года.

Я не могу встретиться с Полиной. Не так. Не сейчас. Я не хочу видеть в ее глазах свою неудавшуюся жизнь. Пячусь назад, почти не дыша. Покинув мягкий ковер, мои подошвы поскрипывают на мраморе галереи. Я резко поворачиваюсь, сердце мечется, как шарик электрического бильярда. Спешу на рысях в сторону холла. Удираю, как вор.

Под аркадами улицы Кастильоне замедляю шаг, собираюсь с мыслями, урезониваю себя. Пересекаю улицу Риволи и укрываюсь под старыми каштанами сада Тюильри. Прижмись лбом к дереву. Дыши. Совладай с эмоциями. Скажи себе, что она еще ждет по ту сторону улицы, что еще не поздно вернуться. Разобраться в своих страхах, в своих отказах и отступлениях. Укрепиться в решении.

И в конечном счете вновь отдаться во власть прошлому…

Это было в четверг, 17 июня 1999-го. Я возвращался с собачьего кладбища в Аньере, где похоронил Улисса, заплатив за три года. По двести евро за квадратный метр, на большее меня не хватило. О том, чтобы попросить поучаствовать Луизу, не могло быть и речи, она и так бесплатно предоставила мне квартиру, подаренную ей родителями. Мой кров над головой напрямую зависел от длительности ее связи с художницей с бульвара Монпарнас: ее счастье было для меня бесценно. Поэтому я скрыл от нее смерть пса. Она не хотела его видеть, уважая привязанность, которую он перенес на меня, и до сих пор все были довольны. Квартира была так полна моими героями, что недолго казалась мне пустой после ухода Улисса.

Припаркованная на авеню Жюно, на месте, отведенном для автомобилей доставки, у самого въезда в мой тупик, машина, которую я узнал бы из тысячи, внезапно повернула время вспять. Бутылочный цвет слегка потускнел, эмблема отсутствовала, но это был он, «Даймлер Соверен Дабл Сикс» Робера Сонназа. Наверное, отошел в числе прочего по завещанию в порядке компенсации. Или же Максим, продолжая козырять своей упертой верностью покойному президенту, купил его у наследников. Под рулем еще виднелось пятно крови, пропитавшей бежевый шерстяной ковер. Надо думать, уступили по сходной цене.

Держа возле уха большой мобильный телефон, он расхаживал по брусчатке моего тупика в тени сиреней.

– Да, да, адрес правильный, я там. Поспрашивал соседей, говорят, он уехал на метро в Аньер. Вроде бы не вылезает с кладбища, с тех пор как потерял подружку. Нет, нет, кладбище для собак. Подружка-то сделала ему ручкой, а у него осталась псина, – а, вот и он, я тебе перезвоню.

Он отключился, сунул телефон в карман и кинулся ко мне:

– Привет, писатель, рад меня видеть? Узнал? Ik ben de pleister! Твой пластырь, твой бальзам на сердце!