– Японский бог, мать их за ногу, я понимаю Столетнюю войну! – отозвались эхом стены кухни.

– С ним… все в порядке? – встревожилась она, красноречиво прищурившись.

– Все, кроме майонеза.

– Предупреждаю вас: это будет кетчуп-горчица, – объявил Максим, выходя к нам в коридор. – На отработанном масле хрен чего приготовишь, это ж надо! Привет, любовь моя. Я тебя даже не поздравил.

Он облапил ее и впился в губы поцелуем в лучших французских традициях. Она не противилась, передав мне бутылку вина.

– Вот как, он еще и вино делает? – напрягся я, взглянув на этикетку.

Максим оторвался от Полины, чтобы прочесть через мое плечо.

Жевре-Шамбертен – поместье Вернуай.

Он отреагировал сдержаннее, чем я ожидал:

– Мило с его стороны. Это веб-вино?

– Его семья поручила ему управление поместьем, – кивнула Полина. – Он гений интерфейса, я-то больше по software [26] .

– Nobody's perfect [27] , – заключил Максим со своим лучшим фламандским акцентом. – Не говори мне, что это палочки от нашего китайца с улицы Бож. Ты их хранишь?

– Я довольно консервативна, – ответила Полина, объединяя нас взглядом.

Со сдержанным торжеством он опустил глаза на бутылку в моей руке:

– Ну что, откупорим пойло от гения или прибережем его к сыру?

– Который мы забыли купить, – напомнил я.

– О том и речь. Шампанского!

Он ушел в кухню, крикнув ей на ходу, что она царица мира и в два счета справится со своим software.

– Ты не изменился, – сказала мне Полина.

Я промямлил «спасибо» и добавил, что она стала еще красивее, чем в Сен-Пьер-дез-Альп.

– Это климат. Вы хорошо устроились?

Я ответил не сразу Смесь безумного желания и бесконечного отчаяния нахлынула на меня перед нею нынешней. Да ведь и Максим, каким бы мифоманом он ни был и как бы ни раздувал приписываемое себе влияние, сдержал заложенные в нем обещания и добился своего. А я – я не изменился. Избитый комплимент, но перед ними я воспринял его как самое обидное поражение. Я все тот же, да. Я похерил мечту жить своим пером, полный рабочий день настилал ковровые покрытия и был в силах писать разве что по выходным, однако никто не находил, что я изменил себе, предал себя и погубил. Стало быть, моя детская страсть оказалась не так живуча, как я думал. У меня ничего не осталось. Разве что пластырь, приклеившийся ко мне на время короткой эскапады, да отрадное воспоминание давно минувших дней – любовница на единственный вечер, которая теперь, вооружившись одним из самых престижных в мире дипломов, начнет карьеру мечты среди акул информатики и аристократов вина.

– Я сама выбирала эти апартаменты, – сказала Полина, переплетя свои пальцы с моими. – Сегодня вечером мы простимся с прошлым.

В этом и была моя беда. Ее бархатистый голос и сейчас обладал надо мной эфемерной властью сирен, но «прощание с прошлым» лишь подчеркивало отсутствие у меня будущего.

– «Дом Периньон», розовый, девяносто пятого года! – провозгласил Максим, направляясь к садовому столу, который мы накрыли в гостиной, когда ясное вечернее небо затянули грозовые тучи. – Бешеных бабок здесь стоит, зато марочное, без туфты. Что такое, что я пропустил?

Его глаза вопрошали нас, двигаясь, точно «дворники». Пробка шампанского, которую он машинально продолжал выкручивать, взлетела к потолку. Он кинулся наполнять бокалы из небьющегося стекла, которые мы нашли в шкафу. Мы чокнулись за будущее Полины, за свободу Максима, за успех моей новой книги. Веселье вдруг угасло. Как будто я своим экзистенциальным прозрением заразил и их, превратив пожелания в лицемерные химеры. Полина, казалось, вдруг усомнилась в своем будущем, а Максим – в самом понятии свободы.

Она села лицом к саду, ронявшему капли в закатном свете. Мы заняли места вокруг нее. Молчание воцарилось в наших взглядах. Я хотел принести мой салат из огурцов. Полина удержала меня. Ее ноготки коснулись наших пальцев между тарелками. Она вздохнула:

– Я должна вам кое в чем признаться, мальчики. Завтра вечером я выхожу замуж.

Наши руки оцепенели под ее пальцами.

– Здесь? – выдавил я, сглотнув, через десять секунд, как будто выбор места мог сгладить тему.

– За это? – фыркнул Максим, указывая подбородком на «жевре-шамбертен».

– Не только. Это замечательный человек, умный, очень порядочный…

– А мы, – перебил он, – мразь.

– Я этого не говорила, Максим. Вы мои друзья. Иначе меня бы здесь не было.

Он отнял руку, чтобы осушить бокал. Я последовал его примеру.

– Еще и пробкой отдает! – бросил он мне в лицо.

Это была чистой воды ложь, но я оценил: он направил свой гнев в другое русло. Усевшись поудобнее на стуле, Полина продолжила:

– Я вас попрошу – нет, простите, предложу – одну вещь, которая может показаться вам бредом, но…