Эдесян, потягиваясь, вышел на порог. И замер. Солдаты разгружали поклажу с мулов, а у пегого полуконя стояла… та самая сестра милосердия. Светлые локоны выбивались из-под пуховой косынки, лукавый, хоть и уставший взгляд блуждал по лицам солдат, словно кого-то выискивая. Нет, не может быть. Померещилось. Эдесян мотнул головой, зажмурился. И представил вместо грубого тулупа с красным крестом на рукаве – белую шубку, вместо платка – меховую шапку, а еще – сафьяновые сапожки на каблучке вместо валенок… Открыл глаза.

Господи-боже. Неужели? Зачем? Как?

– Эй, командир, ты что, привидение увидел? На тебе лица нет, – дамский угодник подкрался незаметно.

– Голубка, – прохрипел Эдесян, плохо понимая, что говорит. – Голубка моя приехала. Графиня…

Николай проследил за взглядом командира.

– Сестричка, что ли? – Рядовой присвистнул. – Хороша. А у тебя что, все бабы – голубки? Чтобы не запутаться?

– Балбес.

– Так чего же встречать не бежишь?

Побежишь тут, когда ноги к порогу примерзли. В бой, под пули мчать в разы легче. Но Голубка облегчила задачу. Наконец заметила, улыбнулась, блеснула сине-зелеными глазами и зашагала к покосившемуся домику.

Одетая, как последняя крестьянка, с темными кругами под глазами и исхудавшим лицом, давно не знавшим пудры и румян, она всё равно выглядела графиней! Сестра милосердия приблизилась к солдатам, а эдесяновы ноги по-прежнему не желали шевелиться.

– Здравствуй, Гаспар, – голос, этот нежный голос.

Эдесян кивнул, пожирая пришелицу глазами и глазам же своим не веря.

– Разрешите представиться, сударыня: солдат русской Кавказской армии Николай Скворцов, – пока Эдесян моргал, дамский угодник уже целовал сестре милосердия ручку.

– Очень приятно. Ольга Александровна, – сказала девушка.

– Пошел вон, – прошипел Эдесян.

А затем схватил Ольгу свет Александровну за руку и потащил за собой, подальше от убогой горной деревушки, пропахшей смертью, от любопытных глаз однополчан, от этой войны, от гари и боли, от всего и всех. Остановился на пригорке у присыпанной снегом пихты. Нахмурил брови.

– Откуда вы здесь, графиня? Зачем вы здесь? Разве война – для вас, для таких, как вы?

– А ты, значит, совсем не рад меня видеть? – Юная графиня надула губки.

Эдесян лихорадочно соображал, что ответить. Собеседница расценила молчание по-своему – вздернула подбородок, резко развернулась и ушла. Попыталась уйти. Эдесян и сам не понял, когда сгреб ее в охапку, сжал в объятьях.

– Гадкий! Мерзкий! Отвратный! Я так тебя искала, столько вытерпела, всё, всё ради нашей встречи! А ты, ты… – Девушка колотила его кулачками по груди и всхлипывала, грозя разрыдаться.

– Простите, простите, графиня, я сам не свой. Не плачьте. Только не плачьте, – женские слезы были единственным оружием, против которого Эдесян бессилен. – Я рад, как же не рад? Просто не ожидал совершенно. Не думал даже…

– По-твоему, я только за вышивкой сидеть способна? – Она достала из кармана платочек, вытерла глаза, высморкалась, после чего добавила капризно: – И перестань называть меня «графиней». Здесь я для всех Ольга Александровна. Или просто – Ольга.

– Как скажете, сударыня. Ольга, Оленька, как вы здесь очутились?

– Тебя искала! Ты когда на фронт уехал, я сразу на курсы медсестер пошла. Закончила, хотела вдогонку, а папенька – ни в какую. В Петербурге, говорит, милосердствуй. Вон, полный лазарет раненых. Я в слезы, а он: «Молчать! Несовершеннолетняя ты еще!» Пришлось подчиниться, я при государыне нашей работала полгода – знаешь, какая она отважная? Ни крови, ни гноя не чуралась… А потом, стало быть, как восемнадцать весной исполнилось, так папеньке и сказала: «Не указ вы мне больше».

Она красноречиво вздохнула, глянула искоса.

– Долго тебя искала, из части в часть переводилась. В Алашкерт приехала – и опоздала, ушли вы уже. Еле упросила мулов с провизией вам снарядить. А ты – кричать!

– Глупая девочка, – он обнял ее сильнее. – Тут же война, тут убивают каждый день, понимаете?

– Я заметила, представь себе, – фыркнула юная графиня и мечтательно добавила: – Помыться бы с дороги.

– Парилка есть… Маленькая, правда, убогая, но рабочая, мы в ней вшей знатно погоняли. Пойдем – истоплю.

Капитан Виктор Аствацатуров был горд собой и раздосадован одновременно. Это ведь он придумал смелый и дерзкий план – прорваться в эрзерумскую долину через хребет Карга-Базар, слывущий непроходимым настолько, что турки не сочли за нужное его укреплять, и теперь он маячил единственным незащищенным участком горного укрепрайона Эрзерума. Однако поделиться гениальной идеей Аствацатуров ни с кем не успел – такое же озарение снизошло и на генерала Кавказского фронта, о чем и сообщалось в утреннем приказе.