ЯНКЕЛЕВИЧ. Между нами — я тоже. Я верю в Мястковского папу. Мой папа — из Мястковки.

ДЖАГА. И до сих пор там?

ЯНКЕЛЕВИЧ. Майн таэре, он родился сто семь лет назад…

ДЖАГА. Уже пожилой…

ЯНКЕЛЕВИЧ. …И двадцать шесть лет назад умер. Это был красавец с длинной бородой и молодыми глазами. И горячий, как разбойник.

ЯНКЕЛЕВИЧ вздохнул.

ДЖАГА. Он тоже занимался финансами?

ЯНКЕЛЕВИЧ. В какой-то степени…

ДЖАГА. И тоже в министерстве?

ЯНКЕЛЕВИЧ. Не совсем. В их местечке не было министерства… и не было финансов… Может, поэтому он давал всем в долг, хотя никто ему не возвращал. Да он и не просил. Периодически от него приходили письма: «Погода отличная, торговля идет хорошо, Немировский купил новую козу и т. д.» Но в конце была обязательно приписка: «Хаимке, меня опять обокрали».

ДЖАГА. Простите, тут я не совсем понял: он одалживал деньги добровольно или их, так сказать… одалживали без его желания?

ЯНКЕЛЕВИЧ. Как вы видите, использовались разнообразные формы… да… А часто приходили просто открытки, где, кроме приписки, ничего и не было: «Все хорошо. Меня опять обчистили. Целую, Мойше…» Но, несмотря на это, он всегда был весел. Я думаю, что я пошел в него.

ДЖАГА. Вы?!

ЯНКЕЛЕВИЧ. А чего это вы так удивились?

ДЖАГА. Вы — миллионер, и, как сами сказали — жмот. Вас, вроде, не так просто обчистить…

ЯНКЕЛЕВИЧ. Да — я жмот, но веселый. Что вы на меня опять удивленно смотрите? Вам что-нибудь неясно?

ДЖАГА. Нет, почему же… Все ясно. Кроме одного. В Москве вы были инкогнито! А в Министерстве финансов — тоже?

ЯНКЕЛЕВИЧ. (опомнившись) А как же. (он подмигнул). Как-нибудь я вам все расскажу.

В зал.

А что я ему мог еще сказать? Что всю жизнь проработал бухгалтером, жил в коммунальной квартире с соседкой-антисемиткой, в одной темной комнате, где раньше содержали собаку? Правда, графскую…

И тут ДЖАГА одним прыжком оказался около него, испустил дикий крик и бешено замахал всеми конечностями сразу.

ЯНКЕЛЕВИЧ. Вос тутцах?! Ша! Что такое?!

ДЖАГА. Опасная близость!

ЯНКЕЛЕВИЧ. Что вы заладили — опасная близость, опасная близость! Человек просто приподнял шляпу, хотел мне сказать «шалом»… Вы распугаете моих последних знакомых. Вы что — не видите, что это евреи?

ДЖАГА. Во-первых, не вижу, а, во-вторых — ну и что?

ЯНКЕЛЕВИЧ. А то, что евреи никогда не будут на меня покушаться.

ДЖАГА. Почему? Разве евреи не нападают на евреев?

ЯНКЕЛЕВИЧ. Как сказать… Во всяком случае — не на меня. Я вас прошу прекратить против них всякие действия, а не то появится статья о росте антисемитизма во Франции.

ДЖАГА. А на самом деле его нет?..

ЯНКЕЛЕВИЧ. Послушайте, все зависит от того, с чем сравнивать. Если с Россией — то нет! (он взглянул на часы) Вей измир! (он даже сел на скамейку).

ДЖАГА. Вам плохо?

ЯНКЕЛЕВИЧ. Мне хорошо, мне даже очень хорошо, но вместо полутора часов мы прогуляли четыре… Так я вылечу в трубу.

ДЖАГА. Не волнуйтесь. Я охранял вас не больше часа.

ЯНКЕЛЕВИЧ. А что вы делали остальное время?

ДЖАГА. Я считаю только чистое время.

ЯНКЕЛЕВИЧ. А это что такое?

ДЖАГА. Ну… Когда я махал ногами, руками, кричал…

ЯНКЕЛЕВИЧ. Прекрасно! Тогда мы можем погулять еще полчасика.

ДЖАГА. С большим удовольствием.

ДЖАГА исчез, а ЯНКЕЛЕВИЧ прошел на авансцену.

ЯНКЕЛЕВИЧ. Мы гуляли еще три и, несмотря на предупреждения, ДЖАГА махал и визжал, и евреи носились по аллеям, как в замедленной съемке…

И я снова стал ждать субботы… В моей жизни появился смысл, но исчезли завтраки — я решил от них отказаться. Вы, конечно, можете спросить: почему? Ну, во-первых, врачи считают это полезным, а, во-вторых, завтракать и содержать личную охрану — непозволительная роскошь.