— Странная тетка какая-то, — пробормотала Ника, сжимая пальцами переносицу и дотягиваясь до стакана с молоком, — другая на ее месте уже бы триста фотографий выложила, а эта, видно, умная — понимает, что в интернете полно охотников до чужого добра. Так и воров на квартиру навести недолго. Хотя вряд ли она их дома хранила… Я бы точно сейф арендовала — так надежнее.

Она встала из-за стола, размяла затекшие ноги и вышла на балкон. Хотелось курить, но валявшаяся тут же на столике пачка оказалась пуста, и Ника выругала себя за забывчивость — была в магазине и не подумала о сигаретах.

— Л-ладно, — мстительно сказала она, входя в кухню, — не купила сигареты — тогда жри, не пропадать же добру.

От купленной выпечки остался только один пирожок, вот его-то Ника и съела, запивая молоком прямо из бутылки. Мысль о коллекции бриллиантов Луцкой почему-то прочно засела в голове и не желала оттуда исчезать.

— Дались мне эти камни, — пробормотала Стахова, снова садясь за ноутбук, — ну камни и камни… кто-то картины коллекционирует, а кто-то — бриллианты, у каждого разные возможности… Но почему, почему я никак не могу отделаться от мысли об этих камнях?

От напряжения заболела голова, и Ника, чтобы не усугублять, выпила таблетку и легла. Стрелки на часах приближались к половине пятого, и спать осталось всего ничего.

Неприятности начались с самого утра. Проспавшая Стахова не удосужилась выглянуть в окно, а потому оказалась на улице без зонта, в тонком комбинезоне и босоножках — прямо среди луж и мелкого моросящего дождя. Возвращаться не хотелось, однако перспектива простудиться и слечь как-то не радовала, потому, вздохнув, Ника открыла подъездную дверь и пошла к лифту. Наскоро сменив неподходящую одежду и обувь на джинсы, рубашку и кроссовки, а также прихватив зонт и ветровку, она снова вышла на крыльцо. Бросив взгляд на часы, поняла, что непременно опоздает, и хорошо, если летучка будет не у Тихонова, а у Филонова. Хотя, если судить по вчерашнему виду Федора, вряд ли он приедет на работу. На всякий случай Ника позвонила Тихонову и сказала, что немного задержится. Тот поворчал, но разрешил. Такие вольности себе обычно позволяли в редакции почти все, кто не боялся ненароком вывести из себя Саныча. Тот всегда долго терпел подобное разгильдяйство, однако потом мог взорваться и начать орать на таких децибелах, что виновнику долго не хотелось опаздывать. Филонов в этом смысле был более лоялен, делал скидки на то, что многие далеко живут, и на прочие мелочи. К сожалению, этим часто пользовались не особо добросовестные сотрудники редакции. Но и тут на сцену выходил Тихонов со своей знаменитой палкой. Когда-то давно он попал в серьезную аварию и теперь иногда был вынужден пользоваться палкой для опоры — когда искалеченная нога давала о себе знать. Эту же палку он использовал в качестве аргумента в разговорах — хотя ни разу, разумеется, не применил. Но Ника почему-то не сомневалась, что может…

В метро было душно, людской поток сразу подхватил Стахову, и она едва успела встроиться в ту колонну, что двигалась в нужном ей направлении. Ее буквально внесли на эскалатор, точно так же переместили на платформу, а затем затолкали в переполненный вагон. «Обожаю это ни с чем несравнимое чувство товарищеского локтя в районе собственной печени, — подумала Стахова, стараясь отвернуться от стоящего вплотную похмельного джентльмена. — Как же ты надрался-то вчера, любезный… Умереть же от выхлопа можно». Тот, видимо, углядел брезгливое выражение, мелькнувшее на Никином лице, и пробормотал:

— Пардон, мадам. Вынужден отравить атмосферу, ничего не поделаешь.

Ника закрыла глаза, давая понять, что к диалогу не готова. Поездки в редакцию утомляли — прежде Стахова жила наискосок от места работы, специально снимала квартиру с таким расчетом, чтобы как можно реже оказываться в метро. Но в этот раз не случилось. Она в душе надеялась, что рано или поздно Филонов разрешит ей работать удаленно или хотя бы иметь всего пару-тройку присутственных дней, но пока даже заговаривать об этом было рано. «Ничего, потерплю», — думала она, сцепив зубы и стараясь не обращать внимания на тычки и посторонние прикосновения. Наконец ее вынесло толпой на станции «Марьина Роща», и Ника с облегчением двинулась в редакцию, не обращая внимания даже на усилившийся дождь.

— Слушай, Ника, а ты наш вчерашний разговор помнишь? — спросил во время обеденного перекура Тихонов, когда они вдвоем стояли на крыльце, чтобы не вымокнуть, и затягивались сигаретами.

— Помню. А что?

— Помнишь, я тебе предлагал покопать у инвесторов?

— Ну? — нетерпеливо подстегнула Стахова, которую такие вот недомолвки и шарады всегда злили.

— Так вот я что подумал… а не связано ли убийство жены Луцкого с какими-то его делами, а?

Ника бросила окурок в урну и поморщилась:

— Они же давно вместе не живут, насколько я выяснила.

— Ага, выяснила все-таки?! — радостно рявкнул Тихонов, и Ника от неожиданности подпрыгнула. — Я так и знал, что ты уцепишься. Слушай, что я подумал. Давай-ка ты займешься этим арестом, смертью и всем, что там вылезет, а?

— И зачем?

— Как зачем? Статья будет — раз, материала хватит на пару выпусков — два. Ну, имя опять же засветишь — три. А то о тебе тут подзабыли уже.

Ника оперлась спиной о перила и, прищурившись, смотрела, как возбужденный собственной идеей Тихонов машет руками и пытается обрисовать какие-то одному ему видимые перспективы. Ее саму не особенно увлекала мысль таким образом возвращаться в журналистский мир Москвы. Да и лезть в явно уголовное дело тоже не хотелось.

— Не знаю… — протянула она, переведя взгляд на прятавшихся в чердачных окнах дома напротив голубей. — Если честно — это не мое. Знаешь — львицы эти светские, бриллианты каратные, тусовки… Я не из этого мира, понимаешь? Ну, не нравится мне вся эта мишура, и публика тамошняя не нравится.

— И это у тебя был роман с Гавриленко? — хмыкнул Тихонов. — С тем самым Гавриленко, по которому вся эта светская дамская общественность с ума сходила? То ли ты мне сейчас врешь, то ли про Гавриленко набрехала.