Шрифт:
— Мистер Эннис просил передать, сэр… — На этот раз тон Крампа выражал сожаление.
— Всю вину я возьму на себя, Крамп. Где он?
— Благодарю вас, сэр. Прошу сюда, мистер Квин.
С нескрываемым удовольствием он провел Эллери в «логово» Нино Импортуны. Там, в кресле своего покойного шефа, за столом Медичи, восседал негодяй личный секретарь, погрузившись в различные документы. Оторвав глаза от бумажек, Питер Эннис поглядел на них с явным раздражением.
— Я велел Крампу передать вам, что я слишком занят, чтобы принять вас, Квин. У меня просто нет времени толочь воду в ступе, все равно ничего нового мы не добьемся. Крамп, я буду вынужден сообщить миссис Им-портуне, что вы не исполняете своих обязанностей.
— И в результате накажете невиновного, — сказал Эллери с необычайной любезностью. — Крамп как истинный англичанин исполнял свой долг. Я прорвался к вам, только применив грубую силу. Вы разрешите мне сесть? Ведь наш разговор продлится некоторое время. Нет? У меня такое ощущение, что вы не особенно хотите говорить со мной.
— Хорошо, — сказал Эннис и пожал плечами. — Я вовсе не собираюсь уступать вам, Квин. И если я согласен поговорить, то только для того, чтобы поскорей избавиться от вас.
Эллери сел в кресло для посетителей, украшенное глубокой резьбой, и тут же пожалел об этом.
— Тот, кто купил это кресло, должно быть, сохранил в себе дух инквизиции. Полагаю, это был Импортуна. Раз уж речь зашла о нем, скажите, у него был друг молодости, который позднее стал членом Верховного суда США?
— Может и был, но Импортуна мне никогда о нем не рассказывал.
— Тогда поставлю вопрос иначе: Импортуна когда-либо связывался с членом Верховного суда — по телефону, телеграфу, как угодно, хоть голубиной почтой?
— Насколько мне известно, нет.
— А получал ли он когда-либо письма от члена Верховного суда?
Питер усмехнулся.
— Вам не откажешь в настойчивости. Нет, ни о чем таком я не знаю. А что там случилось с этим судьей?
— Играл ли Импортуна в молодости в бейсбол за полупрофессиональную команду?
Губы Питера еще сильнее растянулись в усмешке.
— В бейсбол? Нино Импортуна? Если б вы его знали близко, Квин, вы бы поняли, насколько смешной вопрос задаете.,
— Смешной или нет, а вы на него не ответили.
— Он упустил возможность посвятить меня в столь ужасный грех молодости. И среди его бумаг я что-то не находил ничего, указывающего на этот факт. — Усмешка исчезла. — Вы что, серьезно?
— Бингхэмптон, штат Нью-Йорк. Вам это о чем-нибудь говорит?
— В связи с Импортуной? Бингхэмптон? Ни о чем не говорит.
— Владеет ли… владел ли он ранчо в Палм Спрингс, штат Калифорния?
— Владеет… владел.
— В самом деле? Может, я в конце концов все-таки напал на след?
Эллери подался вперед.
— На ранчо есть площадка для гольфа?
— Площадка для гольфа? Бог мой, да кто вам рассказал такое?
— Есть или нет на ранчо в Палм Спрингс площадка для гольфа?
— Можете оторвать мне голову, но вам от этого легче не станет. Импортуне так же не могло прийти на ум поиграть в гольф, как добропорядочной матери семейства записаться в герлскауты и уйти в поход. Он считал гольф преступной тратой времени. Нет, у Нино не было площадки для гольфа: ни в Палм Спрингс, ни еще где-либо. У него никогда не было даже клюшки для гольфа. Да он, наверное, и не знал, как играют в этот гольф.
Эллери схватил себя за нос и дернул, чтобы болью заглушить разочарование.
— Среди вещей Нино не попадалась ли вам случайно девятихвостая кошка?
— Что-что?
— Девятихвостая кошка. Плетка, проще говоря. Нам намекнули, что Нино Импортуна любил ею пользоваться. Что вы на это скажете, господин личный секретарь?
Питер вскинул голову.
— Заверяю вас, что отношения наши не были столь близкими, чтобы я мог вам что-нибудь сказать на этот счет.
Питер расхохотался, откинувшись в кресле.
Потом он вдруг перестал смеяться.
— А если вы имеете в виду интимную сферу его жизни, то обращаетесь не по адресу. Тут лучше было бы обратиться прямо к его жене. Но я надеюсь — собственно, я даже уверен в том, что она просто плюнет вам в физиономию.
— Я только что говорил с миссис Импортуна, и между прочим она сказала, что ее супружеская жизнь не так уж…
— Я не стану рассуждать с вами о вещах, которые меня не касаются, — высокомерно ответил Питер. — И вас не касаются тоже.