— Хватит! — прекратил спор король. — Так как угодно?

Турнир, турнир! — слышались дамские голоса.

— Донна Инеса, вы что скажете? — спросил рыцарь.

— Турнир! — отвечала Инеса Гихар.

— Турнир, турнир, ваше величество! — надсаживал горло рыцарь.

— Прекрасно. Пусть будет турнир, — согласился король. — Вы, конечно, поможете нам его устроить? — обратился он к рыцарю.

— С удовольствием, но только звание маршала не приму, так как намерен участвовать в турнире сам. Вот уважаемый герцог Орсини может быть возьмет на себя эту обязанность.

— Я слишком стар для этого, — отказался герцог.

— Герцог скромничает, — добродушно заметил де Лоран. — Во всяком случае, ваше величество, будьте покойны, все будет устроено, народ останется в восторге от этого торжества.

По всей веранде началась веселая болтовня о предстоящем турнире. В Южной Италии о них знали более понаслышке от посещавших Францию, Германию и отчасти северную Италию, где турниры еще сохранились, но лишь как забава, утратив прежнее значение.

— Массимо Дука! — доложил вошедший слуга.

— А, вот кстати, дорогой гость! — с непритворным удовольствием воскликнул король. — Проси!

Красивый молодой человек своим появлением снова вызвал восторженные замечания.

Рыцарь, ставший после решения вопроса о турнире героем, был на время забыт. Донна Инеса, около которой он больше всего увивался, радостно оживилась и даже не ответила на какой-то его вопрос.

— Мой дорогой кредитор, — говорил король, протягивая ему руку. — Долго, долго вас ждали; хорошо, что деньги не изменяются, а то было бы опасно такое продолжительное время оставлять их без употребления. Вот другое дело сердце, — оно изменчиво, — шутливо закончил он.

— Я думаю, ваше величество, наоборот, — возразил Дука. — Да и, наконец, изменчивое сердце — кому оно нужно?

— О, это только слова, дорогой мой; самое верное сердце изменит, когда, например, счастливый соперник…

— Не нужно бояться соперников, ваше величество.

— Это уже слишком гордо.

— Нет, ваше величество, если соперник мой лучше меня, я покорно склоню голову перед ним, если хуже, но счастливее, то мне не нужно такое сердце, потому что оно изменчиво и неблагородно.

— Так ли это?

— Нет, не так, ваше величество, — смеясь отвечал Дука. — Это потому я так говорю, что не принимаю на свой счет опасений вашего величества; мои же убеждения таковы, что верность должна быть безусловна.

Говоря это, Максим Дука здоровался с Другими своими знакомыми. Подойдя к Инесе, он скороговоркой прошептал:

— Все это время я с вами не расставался.

Инеса с выражением безграничного счастья смотрела на него. Это продолжалось всего секунду, но рыцарь успел возненавидеть молодого человека.

— Посмотрите, ваше величество, — сказал герцог Тарентский, показывая на чудный Неаполитанский залив, открывавшийся с веранды, — посмотрите на этот красивый корабль, так гордо поднявший паруса и выходящий из гавани.

— Что это за корабль?

— Он снаряжен французами для осмотра тунисских берегов. Капитан корабля, блестящий генуэзец, моряк, Христофор Колумб, решительная и сведущая голова.

— Да, была бы большая польза для европейской торговли, если бы Тунисом владели не разбойники, а просвещённые люди, только не французы, — тихо добавил король, чтобы не слышал де Лоран.

— Они никак не могут забыть Неаполя, — вставил Орсини — и экспедиция в Тунис не без злого умысла в этом отношении.

Король, встав с кресла, указал Абу-Джезару, Исидору, де Лорану и Дуке время аудиенции и вышел.

После ухода короля, толки о турнире возобновились с удвоенным интересом. Многие расспрашивали рыцаря, как надо вести себя во время этого торжества, какие необходимы туалеты.

— Дамы в лучших нарядах, дворяне в доспехах, придворные в бархате, участвующие в турнире с мечами, прочие при шпагах, — объяснял рыцарь, — герцогини и графини с пажами, которые должны нести шлейфы. Весь успех турнира зависит от подвигов рыцарей и блеска дам. «Что может быть лучше хорошенькой женщины»? — говорит благородный рыцарь Ульрих фон Лихтенштейн, — вставил цитату в заключение де Лоран.

— А вот арабский поэт Гафиз иначе о женщине трактует, — заметил Абу-Джезар.

— Что же он говорит? — полюбопытствовали некоторые дамы.

— Когда был создан человек, — начал мавр, — то Дьявол стал роптать на несправедливость неба: за что столько благодеяний человеку? Чем он это заслужил? Тогда небо, сознавшись в излишней благости к человеку и в том, что осчастливило его не по заслугам, создало женщину.

— О, как это верно! — воскликнул рыцарь. — Женщина может погубить человека, сделать его несчастным навек, но за то и безмерно осчастливить!